— Увидимся внутри, ma cherie(фр. моя дорогая), — говорит она.
Потом они оставляют меня одну на заднем сиденье машины.
Ну, не совсем одну — наш водитель сидит впереди, терпеливо ожидая, пока я приведу себя в порядок.
— Уилсон? — говорю я сдавленным тоном.
— Да, мисс Соломон?
— Не мог бы ты дать мне минутку наедине?
— Конечно, — говорит он. — Только припаркуюсь на обочине.
Он подъезжает к бордюру, чтобы не мешать остальным гостям высаживаться у входа. Затем он выходит из машины, любезно оставляя двигатель включенным, чтобы у меня все еще работал кондиционер. Я вижу, как он заводит разговор с одним из других шоферов. Они заходят за угол отеля, вероятно, чтобы выкурить по сигарете.
Как только остаюсь одна, я предаюсь слезам. Целых пять минут я утопаю в своем разочаровании.
Это так глупо. Не то чтобы я ожидала, что мои родители отпустят меня в Парсонс. Это была просто фантазия, которая помогла мне пережить последний год в школе в Тремонте и бесконечные, выматывающие экзамены, которые, как я знала, я должна была сдать на высший балл. И я сдала — каждый из них. Несомненно, со дня на день я получу такое же письмо о зачислении в Кембридж, потому что я подала туда заявление, как и требовалось.
Я отправила портфолио своих проектов в Парсонс спонтанно. Наверное, я думала, что было бы неплохо получить отказ, который показал бы мне, что отец был прав, и моя мечта была лишь несбыточной иллюзией.
А затем я услышала, что меня приняли…
Это как сладкая пытка. Наверное, было бы лучше вообще ничего не знать. Это словно яркий, мерцающий приз, который находится прямо в пределах досягаемости… а затем его снова отбирают.
Я позволяю себе быть инфантильной и несчастной в течение этих пяти минут.
Затем я делаю глубокий вдох и беру себя в руки.
Мои родители все еще ждут меня в большом бальном зале отеля «Дрейк». Я должна буду улыбаться, поддерживать беседу и позволять им представлять меня важным людям. И я не могу сделать это с заплаканным, опухшим лицом.
Я вытираю лицо насухо, снова наношу немного блеска для губ и туши из сумочки.
Как раз в тот момент, когда я собираюсь потянуться к дверной ручке, открывается водительская дверь, и кто-то проскальзывает на переднее сиденье.
Это мужчина — огромный мужчина, практически великан. Широкоплечий, темноволосый и определенно не одетый в униформу, как Уилсон.
Прежде чем я успеваю произнести хоть слово, он вдавливает ногу в педаль газа и мчится прочь от бордюра.
2. Данте Галло
Охрана в «Дрейке» жесткая, благодаря всем напыщенным политикам, пришедшим на гала-вечеринку. Богатые люди воспользуются любым предлогом, чтобы устроить себе праздник. Банкеты по случаю награждения, сбор средств, благотворительные аукционы — все это просто повод для них публично похлопать друг друга по спине.
В La Mer, ресторане моего отца, подают ножки камчатского краба, алые креветки и устрицы в половинках раковин, которые создают гигантскую башню из морепродуктов в центре фуршета. Мы дешево заплатили за эту работу, потому что сегодня мы не будем получать прибыль от креветок.
Я подъезжаю на своем фургоне к служебным дверям и помогаю кухонному персоналу выгружать ящики с замороженными моллюсками. Один из охранников заглядывает на кухню, наблюдая, как мы вскрываем ящики.
— Как это вообще называется? — говорит он, с ужасом глядя на алых креветок.
— Это лучшие креветки, которые ты не можешь себе позволить, — говорю я ему, ухмыляясь.
— О, да? Сколько они стоят?
— Сто девятнадцать за фунт.
— Да ну нахер! — он недоверчиво качает головой. — За эту цену лучше вытащите мне из океана русалку в натуральную величину с сиськами четвертого размера.
Как только мы благополучно убрали все продукты во встроенный холодильник, я киваю Винни. Мы ставим последний ящик под тележку для обслуживания номеров.
Винни работает в «Дрейке», иногда посыльным, а иногда посудомойщиком. Его настоящая работа — обеспечивать гостей определенными вещами — такими, которые достать немного труднее, чем свежие полотенца и дополнительный лед.
Я знаю его с тех пор, как мы бегали по Старому городу в кроссовках Человека-паука. Я стал чертовски большим, в то время как Винни остался прежним — тощим, веснушчатым парнем, с ужасными зубами, но с великолепной улыбкой.
Мы поднимаемся на служебном лифте на четвертый этаж. Лифт тревожно кренится под нашим общим весом. «Дрейк» — один из самых шумных отелей Чикаго 20-х годов — с тех пор он был отремонтирован, но не сильно. Здесь остались медные дверные ручки, хрустальные люстры, стеганые стулья и затхлый запах ковров и драпировок, которые не чистили последние пятьдесят лет.
Бьюсь об заклад, Дукули в бешенстве от того, что его заселили в какой-то типичный номер на четвертом этаже. У него есть вид на озеро, но до президентского люкса ему далеко. К несчастью для него, он не самый важный человек в городе на гала-вечеринке, даже близко. На этом конкретном мероприятии он едва входит в первую половину значимых персон.
Наверное, поэтому он все еще дуется в своей комнате, когда вот-вот начнется гала-вечеринка. Я чувствую запах сигарного дыма, просачивающегося из-под его двери.
— Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой? — спрашивает Винни.
— Нет, — говорю я. — Ты можешь вернуться вниз.
На кухне все будут заняты делом. Я не хочу, чтобы Винни попал в беду или чтобы кто-нибудь его искал. Кроме того, я уже дважды имел дело с Дукули. Так что не предвижу никаких неприятностей.
Винни оставляет меня с тележкой для обслуживания номеров.
Я стучу в дверь — три стука, как договаривались.
Телохранитель Дукули открывает ее. Он типичный здоровенный и угрюмый тип, одет в хороший костюм, но выглядит так, будто живет на вершине бобового стебля.
Он впускает меня в номер, который состоит из двух спален с гостиной между ними. После быстрого осмотра, чтобы убедиться, что я пришел без оружия, он ворчит:
— Присаживайся.
Я устраиваюсь на ситцевом диване, в то время как людоед занимает кресло напротив. Второй телохранитель прислоняется к стене, скрестив руки на груди. Этот парень немного худее своего друга, с длинными волосами, собранными в хвост на затылке. Я хочу сказать ему, что быть приспешником с завязанным хвостом вышло из моды с последним фильмом Стивена Сигала. Прежде чем у меня появляется шанс, Дукули выходит из своей комнаты, яростно попыхивая сигарой.
Он уже одет в свой официальный смокинг, который обтягивает его живот. Он один из тех мужчин, которые выглядят практически беременными, потому что его вес сконцентрирован исключительно посередине, между тонкими руками и ногами. Его коротко подстриженная борода покрыта сединой, а густые брови нависают над глазами.
— Данте, — говорит он вместо приветствия.
— Эдвин, — киваю я.
— Сигару? — он протягивает первоклассную кубинскую сигару, тяжелую и ароматную.
— Спасибо, — говорю я, вставая, чтобы взять ее у него.
— Подойди к окну, — говорит он. — Нам поступила жалоба от администратора. Судя по всему, ни в одной из других комнат больше не курят. Куда катится эта страна?
Он кивает Хвостику, который поспешно открывает окно и поднимает створку. Задача не из легких, поскольку старое оконное стекло практически приварено к месту временем и прочностью. Там нет решетки — просто прямой спуск в четыре этажа к навесу внизу.
Я вижу лимузины, подъезжающие к обочине, из дверей которых выходят завсегдатаи вечеринок, женщины в ярких цветах драгоценных камней, мужчины в оттенках черного, серого и темно-синего.
Кроме того, я вижу велосипедистов, едущих вдоль берега озера, и искрящуюся голубую воду, перемежающуюся белыми парусами.
