На самом деле, если судить по тому, как он резко оторвался от меня, закинув одну длинную ногу на сиденье огромного хромированного мотоцикла и заведя мотор, прежде чем я успела отвести взгляд, он мог даже возненавидеть меня с первого взгляда.
Парализованная, я смотрела, как он выезжает с парковки вместе со своим приятелем. Было больно. Это было безумием, потому что я даже не знала этого человека, и, что еще важнее, я отказывалась вестись на красивое лицо.
В последний раз, когда это случилось, кто-то умер.
Я взяла себя в руки, собрала продукты, которые высыпались из некоторых расплавленных пакетов, и двинулась к своей машине. В компактном седане было чертовски жарко, кожаные сиденья почти сожгли кожу на моей попе, когда я села. Я вышла из машины и вручную открыла все окна, прежде чем поехать домой.
Я жила в милом белом домике, в тихом жилом районе Данбар в Ванкувере, где цены на недвижимость были сумасшедшими, а отчаявшиеся домохозяйки — настоящим явлением. Мой муж вырос в этом престижном районе за восемнадцать лет до того, как я родилась и выросла в соседнем доме. Все охали и ахали над нашей маленькой историей любви, когда старый сосед влюбился в тихую соседскую девочку.
Когда-то и я тоже была влюблена в него.
Теперь, когда я свернула на асфальтированную дорожку и увидела машину Уильяма, припаркованную в гараже, я почувствовала только ужас.
— Я дома. — Сказала я, открывая дверь.
Мне не хотелось произносить эти слова, но Уильяму нравился этот ритуал. Ему больше нравилось, когда он приходил домой, а я уже была в доме, ужин на плите и улыбка на лице, но в этом году я вернулась на работу после трех лет сидения дома в ожидании детей, а их все не было. Мне нравилось работать в академии Энтранс-Бэй, одной из самых престижных школ в провинции, но Уильям считал это излишним. По его словам, у нас было достаточно денег, и в мое отсутствие дом становился все более запущенным, особенно если прибавить к этому часовые поездки на работу и обратно в маленький городок к северу от Ванкувера, где располагалась школа. У нас не было ни детей, ни домашних животных, домработница с более чем легкой формой ОКР приходила в дом раз в неделю. Я не заметила особой разницы, но ничего не сказала. Это было потому, что Уильям не был бойцом в традиционном смысле этого слова. Он не кричал, не обвинял, не ставил синяки своими действиями или словами. Вместо этого он исчезал.
Его кабинет стал черной дырой, поглощающей не только моего мужа, но и наш потенциальный конфликт и наше возможное разрешение. Каждая ссора, которая могла бы у нас произойти, задерживалась в промежутках между его юридическими книгами в кожаных переплетах, под краями персидского ковра.
Иногда, когда он поздно возвращался домой, я садилась в его большое кожаное кресло с откидной спинкой в глубине его кабинета и закрывала глаза. Только тогда я могла найти облегчение в своих фантазиях, кричать на него так, как я хотела столько дней и ночей на протяжении стольких лет.
Мы поженились, когда мне было восемнадцать, а ему тридцать шесть. Я была по уши влюблена в завитки его черных, слегка седеющих волос, в его невероятную мужественность на фоне мальчишек, которые крутились вокруг меня в школе. Я была влюблена в него, в то, как я выглядела рядом с ним на фотографиях, такая молодая и красивая под его сильной рукой. Я знала всю его жизнь, поэтому он был безопасен, но в то же время, как мне казалось, небезопасен, он был старше меня, более мирским и, как я надеялась, более грязным. Пожилой мужчина мог многому научить наивную девушку. Я прикасалась к себе по ночам, представляя, что он будет делать со мной, как он может заставить меня доставить ему удовольствие.
К сожалению, я до сих пор это делаю.
— Прекрасно. — Сказал Уильям, тепло улыбаясь мне с места, где он читал в глубоком кресле в зоне отдыха рядом с кухней.
Он подставил мне щеку для поцелуя, что я старательно и сделала.
Каждый раз, когда я это делала, мне хотелось, чтобы он схватил меня, перетащил к себе на колени и впился в мою задницу своими ладонями.
У меня часто были такие агрессивные сексуальные фантазии. Хотелось, чтобы его милый жест, приглаживающий мои волосы, былего пальцами, глубоко зарывающимися в пряди, чтобы кукловодить моей головой вперед-назад над его эрекцией. Заменить наш раздельный душ перед сном на совместный, где я выгибалась вдвое, обхватив руками лодыжки, пока он входил в меня, а вода билась о нас обоих.
Сначала, давным-давно, я пыталась воплотить эти фантазии в жизнь, но Уильям не был заинтересован.
Я знала это, знала, но я была более чем возбуждена от блондина на парковке, от того, как он командовал теми мужчинами, даже не пошевелив пальцем. Было слишком легко представить, как он мог бы командовать мной, если бы ему дали шанс.
Именно его я должна была винить в своих поступках.
Я бросила свою сумку рядом с креслом Уильяма и опустилась на колени между его ног.
— Крессида… — мягко предупредил он.
Он даже не мог отругать меня как следует.
Я проигнорировала его.
Мои руки скользили вверх по его напряженным ногам, пока не нашли ремень и быстро расстегнули его. Его член был мягким в гнезде волос, но я вытащила его на свет, как будто это было откровением. Он был шелковистым во рту и легко проглатывался.
Рука Уильяма коснулась моей макушки, но не схватила меня, даже не оттолкнула.
— Крессида, серьезно… — снова запротестовал он.
Он не любил оральный секс. Ему нравился вагинальный секс: миссионерский, я сверху или иногда, если я заставляла его, по-собачьи.
Я сосала его усердно, пока базовая биология не взяла верх и он не вырос у меня во рту. Я врезалась головой в его член, втягивая его в свое горло и наслаждаясь тем, как это вызывало у меня рвотный позыв.
— Черт возьми! — сказал Уильям, не потому, что ему было приятно, хотя это было приятно, и не потому, что ему это нравилось, а потому, что он не хотел, чтобы ему это нравилось.
Мне было все равно. Я крепко зажмурила глаза, пока дрочила его основание и представляла, как белокурый Король, возможно, держал мою голову, пока я не застонала и не заткнула рот вокруг него. Как он мог бы похвалить меня за то, что я так глубоко вошла в него и так хорошо доставила ему удовольствие.
Вместо этого я получила:
— Я собираюсь кончить и не хочу делать это у тебя во рту.
— Пожалуйста? — я задыхалась на его члене, мой язык высунулся, чтобы облизать его головку.
Настала его очередь зажмурить глаза. Его ноги задрожали, когда он испытал оргазм, его сперма попала в мой открытый рот и на мои щеки. Это выжало его досуха и после этого он был бесполезен, как использованная салфетка на стуле.
Я откинулась на спинку стула и вытерла рот языком, а затем тыльной стороной ладони. Моя киска пульсировала, но я знала, что он не прикоснется к ней, поэтому не пыталась заставить его. Секс был для темного времени суток, а я уже нарушала его негласный кодекс сексуального поведения.
Я знала, какой будет его реакция, но, поскольку я была обжорой, я терпеливо ждала, стоя на коленях, пока он придет в себя. Чтобы он открыл глаза и пронзил меня своим разочарованным, растерянным осуждением. Он протянул руку вперед, чтобы нежно коснуться моей щеки, и спросил меня:
— Почему ты так унижаешься, Кресси? Мне это не нужно.
Я закрыла глаза от горячих слез, которые грозили вылиться из-за моего стыда, и прильнула к его руке, чтобы он подумал, что я сожалею. В каком-то смысле так оно и было, потому что я знала, что ему не нужно этого, чтобы любить меня. Уильям любил меня красиво, так, как можно любить идеально сформированную розу, сентиментальную безделушку. Но он не любил меня так, как мне было нужно, как я хотела втайне с тех пор, как стала достаточно взрослой, чтобы чувствовать биение сердца в паху, как одно животное любит другое.
— Я приготовлю ужин. — Тихо сказала я, поднялась с колен и пошла на кухню.
— Звучит неплохо. — Согласился Уильям, легко простив меня за мой подвиг.
