босиком иду к соседней двери.
Скребусь в неё. Тишина.
Стучусь громче. Не слышит.
Да не верю я, что он спит уже!
Открываю и тихонечко вхожу.
— Захар, — зову брата. — Захар, ты спишь?
Он вынимает наушник из уха и приподнимает голову от подушки.
— Ты чего не в кровати, мышонок? — немного хрипло и устало.
Сейчас даже не обидно от этого дурацкого прозвища.
— Захар, можно я чуть-чуть у тебя полежу? Мне страшно.
Захар
— Ты чего не стучишься? А если я не один тут или не одет? Вломилась! — отчитываю мелкую.
Я вообще девочек сюда не вожу, но для профилактики втык дать надо. Мало ли, как оно может быть.
— Я стучала, — жалобно так. И руками себя обнимает, переступая с ноги на ногу. Босая!
— Ты же дуешься, — стараюсь не улыбаться.
— Больше нет. Ну, пожалуйста. Можно с тобой…
Вздыхаю. Двигаюсь на другой край кровати и хлопаю ладонью по освободившемуся месту рядом с собой. Стася пробегает босыми ногами ко мне, забирается на кровать и засовывает ледяные ступни под одеяло, нечаянно касаясь моих ног.
— Ой, — вздрагивает и жмурится. — Извини.
— Спи давай, — укрываю ее, а себе беру покрывало, валяющееся на полу рядом с кроватью.
Мышонок долго вертится, устраиваясь удобнее, укрывается одеялом по самый нос и забавно смотрит на меня оттуда. Я на неё.
И когда, блин, вырасти успела? Всегда мелкая была.
Не, ну она и сейчас мелкая, не зря ж ее все, кому не лень, Дюймовочкой обзывают. Мышонок она персонально для меня. Девочка изменилась за последний год — полтора.
В голову мысли закрадываются странные. Отворачиваюсь, закрываю глаза. Спать. Завтра в школу ее утром везти и гнать в академию, а то отец опять будет лекции читать о пользе образования. А то без него никто же не знает!
— Расскажи мне про них, — тихо просит Стася.
Очередная годовщина сегодня. Пятнадцать лет прошло с тех пор, как погибли ее родители. Она не помнит их, конечно же. Откуда? Ей три года едва исполнилось. Но все равно грустит. Я и в клуб пойти разрешил, чтобы не хандрила, а ее все равно слегка накрыло.
— Ты же знаешь, я почти ничего не помню, — сам мелкий был. — Поспи, ладно? Это пройдет к утру. Ты же знаешь, — заправляю ей за ушко прядь волос. Они приятным, легким шелком холодят пальцы.
Подтыкаю ей одеяло получше, чтобы согрелась. Это все платье то ужасное виновато. Дуреха! Наверняка еще у клуба замерзла.
— Чуть-чуть, — не отстает Стася.
Прикрыв глаза, начинаю вспоминать, что рассказывал мой отец. Транслирую ей. Ее веки тяжелеют. Начинают слипаться. Сестренка быстро засыпает под звук моего голоса.
Отворачиваюсь от нее и тоже отрубаюсь. Спать осталось всего ничего, а на физухе всем похрен, как ты провел ночь. Если узнают, что нарушил режим, драть будут в два раза жёстче. Показательное выступление, чтоб остальным неповадно было.
Просыпаюсь от того, что мне сопят куда-то в лопатки и худенькая ручка обнимает со спины. Спросонья пытаюсь вспомнить, когда я успел притащить в дом телку. Не мог же. Не. Я не пил вчера толком, чтобы вдруг взять и учудить такое. Родители не поймут, а вот утренний стояк радуется, что сейчас его приятно опустят. Но я тут же обламываюсь, вспоминая, что ко мне Стаська ночью прискакала.
Чёрт! И как вставать теперь?
Даже повернуться к ней не комильфо. Сестрёнка лежит слишком близко. Одна надежда на будильник…
— Да, родной! — радуюсь его воплям как никогда.
Стася вздрагивает, снова копошится, убирает от меня руку и отползает подальше.
— Захар, — трясет за плечо уже с безопасного расстояния. — Захар, вставай. Будильник.
А то я, блин, не слышу!
— Брысь к себе, — хриплю ей.
Прочищаю горло и понимаю, что затек весь от сна в одной позе. Мне бы размяться.
— Ты не злишься за то, что пришла?
— Если ты сейчас же не уйдешь отсюда, я очень разозлюсь. Брысь, сказал!
Поправляя пижаму, мелкая сбегает из моей комнаты. Слышу, командный голос отца в коридоре. Скатываюсь с кровати, встаю на разминку. Растянув и разогрев мышцы, принимаю упор лежа, отжимаюсь, чередуя кулаки с раскрытыми ладонями. Для утра двадцаточки хватит. Бодрит лучше кофе.
В душ теперь.
Повесив на шею полотенце, выхожу из комнаты. Семья уже на кухне. Там отец что-то рассказывает, а наши женщины, маленькая и большая, звонко смеются.
Автоматом прохожу мимо ванной к ним. Киваю маме, суетящейся у плиты. Отец строго смотрит на мой голый торс, растрепанный вид и домашние трико, держащиеся низко на косточках бёдер.
Стася улыбается. Лёгкая такая, всегда весенняя. Мое сердце начинает колотиться чуть сильнее. В непонятках торможу его. Бросаю ещё один взгляд на сестренку и все же ухожу смывать с себя пот после утренней разминки.
Возвращаюсь к своим уже в приличном виде. Трико все тоже, сверху футболка. Стася уплетает омлет, наскоро запивая его соком. Набила полный рот, щеки как у хомяка. Ловит мой взгляд, краснеет и жует интенсивнее.
— Ну не торопись ты так. Подождет тебя Захар, — гладит ее по волосам мама. — Он и сам еще не собрался.
— Я ж как в армии, мам. Пока горит спичка.
— Ну-ну, — хмыкает в густые усы отец. Смотрит на часы. — Ты на развод не опоздаешь? — отрицательно качаю головой. — Где был вчера?
Переглядываемся с мелкой. Я ее не сдаю. Говорю только за себя.
— В клубе с парнями встретился.
— А ничего, что ты живешь по уставу и фактически на казарменном положении, хоть и дома? — строго. — Это залет, курсант!
— Я ж не в форме, кто меня видит? Тихо посидели, познакомились ближе, разошлись.
— Мать сказала, ты опять в гонки полез. Зачем?
— Ну должно же у меня быть личное. И деньги опять же, — пожимаю плечами.
— Я думал, в твоем возрасте «личное» — это немного другое, — стебёт батя.
— С этим у меня тоже нормально. Не переживай. Я по всем фронтам контролирую.
— Ты бы хоть познакомил с этим «личным», — начинает мама.
Стася насупившись больше не ест. Внимательно вслушивается в разговор.
И чего это?
Смотрит на меня так… странно. Не знай я ее с детства, подумал бы, что ревнует.
Играем с
