И все же я сказала: — Конечно.
Тетя Розамунда выдержала мой взгляд.
— Используй это время в своей жизни по максимуму, Августина. Было бы глупо прожить следующие четыре года, не создавая воспоминаний. Тебе следует завести новых друзей и совершать ошибки. Ходить на занятия с похмельем, повстречаться не с тем парнем, провалить несколько тестов.
Колледж рассматривался как время в твоей жизни, когда ты можешь вести себя немного более дико, притворяться более непобедимым, чем на самом деле. Для меня колледж был всего лишь ступенькой. Что-то, что нужно пометить галочкой в списке, прежде чем я перейду к следующему этапу жизни. Но тетя Розамунда редко — если вообще когда-либо — просила меня о чем-то, и я обдумала её просьбу.
— Ты совершала ошибки в колледже? — спросила я вместо того, чтобы дать ответ.
— Я расскажу тебе через четыре года, — сказала она, и редкая улыбка заставила её губы дрогнуть. Дядя Карлайл долго хвастался, что он единственный, кто может заставить тетю Розамунду улыбаться, но иногда нам с Эдвиной также удавалось это сделать.
В ответ я одарила ее своей собственной улыбкой.
— Дядя Карлайл совершал ошибки?
— О, конечно. Он и члены его маленького Финального Клуба. Пожалуйста, не спрашивай его ни о чем, пока тебе не исполнится хотя бы двадцать один год.
Дядя Карлайл уже немного рассказал нам с Эдвиной о своих студенческих годах. Он был членом Финального клуба, элитного общества, в котором воспитывались более состоятельные студенты с более широкими связями, и в которое, как известно, было трудно попасть. Многие миллиардеры, президенты и даже отдельные криминальные авторитеты были членами таких клубов в студенческие годы.
Дядя Карлайл был библиотекарем, ничтожная должность, но это давало ему связи. Благодаря этим связям он смог превратить свою благотворительную организацию в одну из самых признанных организаций в США. За последние четырнадцать лет Благотворительный Навигатор1 присваивал ему четыре звезды (самый высокий рейтинг).
Всякий раз, когда дядя Карлайл и его старые друзья по колледжу собирались вместе, они обменивались тайными взглядами и шутками, даже парой песен. Они несколько раз намекали на свои более дикие преступления, но никогда ничего явно не раскрывали. Как опытный хранитель секретов, я восхищалась этим таинственным действом, даже если мне отчаянно хотелось узнать, что же происходило на самом деле.
После одной особенно душераздирающей истории о том, как дядя Карлайл вломился в особняк конкурирующего клуба, чтобы украсть их чашу посвящения, я спросила, могу ли я однажды присоединиться к клубу. Он признал — хотя и с некоторым смущением, — что женщинам не разрешается вступать в клуб, и это резко отбило у меня интерес.
— Я постараюсь сделать все возможное, чтобы почаще выходить из своей скорлупы, — сказала я.
Ее лицо смягчилось.
— Это всё, о чём я прошу, Августина.
Пронзительный звонок её телефона прервал наш разговор, и достаточно было одного взгляда на определитель номера, чтобы морщинки вокруг её рта напряглись.
Как у нынешней главы администрации вице-президента, у тети Розамунды было много забот, и я знала, что, выбрав день из своего напряженного графика, чтобы помочь мне освоиться в колледже, она пропустила много важных встреч.
— Тебе пора? — спросила я.
Она кивнула, и в выражении её лица промелькнул намек на вину.
Тетя Розамунда ещё раз проверила моё общежитие перед отъездом, трижды удостоверившись, что у меня есть всё необходимое, и, наконец, вызвала такси. Не было ни объятий, ни рыданий, как у других родителей, прощающихся со своими детьми, но когда такси отъехало от тротуара, я заметила, как она торопливо вытирает глаза.
Вернувшись в общежитие, мой парень позвонил мне. В Джорджтауне за неделю до этого начался осенний семестр, и наши звонки становились все реже и реже. Я вполуха слушала, как Джонатан рассказывал о своих профессорах и однокурсниках.
— Я постоянно встречаю кого-то знакомого на всех своих занятиях, — сказал он. — Помнишь Джессику Карпентер с углубленного курса по географии? Она ходит со мной на занятия по Введению в нейронауку. Она была удивлена, что ты не выбрала Джорджтаун, — он продолжал дальше. — Как и Дэйви Кэмпбелл. Я столкнулся с ним в обеденном зале.
Джонатан и я познакомились в старших классах, и наши сверстники и семьи поощряли наши отношения. Мы оба были слишком любезны, чтобы лишиться этого, и с того момента вместе уже много лет. Джонатан хороший парень, и однажды он станет хорошим мужем. Его уважали, он был образованным и из хорошей семьи.
— Возможно, ты сможешь перевестись весной, — его тон был теплым, заботливым. — Я ненавижу представлять тебя совсем одну в Гарварде.
Прежде чем я успела ответить, он добавил: — Здесь весь наш выпускной класс. Такое чувство, что я никогда не покидал ДДШ2.
Слова тети Розамунды о том, что нужно заводить новых друзей, внезапно пришли мне в голову, но я не стала их повторять. Для Джонатана знакомство со всеми в колледже было не чем иным, как преимуществом. В богатых кругах люди знали друг друга десятилетиями. От начальной до старшей школы, затем от колледжа до смерти. Мы нанимали друг друга на работу, вели бизнес друг с другом и проводили лето в домах отдыха друг у друга. Даже наши дети женились бы на детях друг друга.
Меня это не возмущало. Ничего подобного. Но в свой последний год в школе я просто чувствовала себя немного… скучающей, незаинтересованной. Я осознала, что в моей жизни не будет никаких сюрпризов, что в некотором смысле было благословением, и как я планировала. Подача документов в Гарвард и принятие того, что я буду учиться там, были способом побороть это чувство.
Мы с Джонатаном поговорили ещё немного, прежде чем пообещать друг другу созвониться в ближайшее время снова.
На противоположной стороне комнаты моя соседка по комнате, Сахар, была погружена в книгу. Летом мы общались по электронной почте, но с тех пор, как съехались, едва ли сказали друг другу слово — обе были слишком замкнуты, чтобы прерывать наших родителей, которые вели большую часть разговора. Я вспомнила, что она планировала получить диплом экономиста. И если судить по плакату размером 59 на 84 см с Гостевым клубом лицея Оран над её кроватью, она также была большой поклонницей аниме.
Я не хотела мешать ей читать, но слова тети Розамунды эхом отдавались у меня в голове.
— Я не знаю, во сколько ты просыпаешься, — сказала я, стараясь, чтобы это не прозвучало отчужденно или грубо, — но, если хочешь, мы можем позавтракать вместе утром?
Сахар высунула свою голову из книги, её большие глаза моргали на меня из-под темно-каштановой челки. На ее лице появилась облегченная улыбка.
— С удовольствием.
Я улыбнулась ей в ответ, прежде чем зарыться под одеяло.
2. Августина
— У тебя усталый голос, — сказала сестра по телефону, когда я вышла из Анненберг-холла и направилась на первое занятие. Августовская жара еще не успела покинуть территорию университета, а во время завтрака температура поднялась настолько, что спешившие рядом со мной студенты начали блестеть от пота.
— Я плохо спала, — ответила я, обходя птичий помёт, к облегчению своих туфель Мэри Джейн.
Эдди сочувственно вздохнула.
— Это только потому, что это новое место, Августина. Через четыре недели ты даже не вспомнишь, насколько оно отличается от дома, — она добавила: — Ты ведь помнишь про свою подушку, верно?
Я бы даже не стала спать в комнате Эдвины без своей подушки.
— Да, конечно, — чтобы отвлечь её от переживаний за меня, я спросила: — Как прошла твоя первая ориентация?
Эдвина быстро начала рассказывать о своих эксцентричных профессорах, странных соседях по комнате и скандале на вечеринке с мороженым, который закончился тем, что кто-то подмешал водку в ванильное мороженое.
