Снова машину затопило громогласное «Уа-уа-уа», настолько яростное, что хотелось три шкуры с себя спустить, но дать младенцу то, что он требует.
— Я… не ваше дело… Спасибо, что помогли, высадите меня, пожалуйста вот тут… — начала лепетать Мотя, кивая на маячащий впереди вход в метро, но мужчина только покачал головой.
— Ты кто? — невозмутимо произнес он, будто продолжал светский диалог и ожидал услышать ответ.
— Вот тут, пожалуйста, я дальше сама!
— И что ты собиралась делать с этим ребенком? Неужели оставить себе?
— …я доберусь… сейчас жуткие пробки, знаете ли!
— …если ты не знала, это преступление…
— …на метро быстрее, да и живу я рядом с…
— …и за это светит срок.
— Я никого не крала! — перестала, вдруг, разыгрывать из себя дурочку Мотя и сверкнула в сторону мужчины гневным взглядом ясных голубых глаз.
От резкого движения щелкнула ее заколка и свалилась на пол. По плечам рассыпались платиновые волосы, стали видны ярко-розовые пряди, прятавшиеся до этого в тугом пучке.
Теперь мужчина еще более злобно усмехался, потому что Мотя будто мгновенно помолодела лет так на пять и стала менее серьезно выглядеть.
Если раньше перед ним сидел медицинский работник, уносящий куда-то «казенного» младенца, то теперь это была малолетка с краденым ребенком на руках. Картина выглядела очень странно. Очень!
— А если я точно знаю, что ты врешь? — медленно и тихо проговорил мужчина.
Машина свернула на узкую улочку и стала удаляться во дворы. Мотя старалась запоминать дорогу, но увы, запуталась на третьем «направо-потом-налево».
— Вы не имеете права меня обвинять! Вы ничего не знаете! — Мотя вздернула широкую, идеально оформленную бровь и отвернулась. Ее нос был так гордо задран, что мужчину пробрало на смех.
Он хохотал, пока ребенок, только что уснувший, не заорал снова.
— Успокой его уже, — вздохнул мужчина, а Мотя растерянно заглянула в кулек.
— Он… он наверное есть хочет…
Ор в кульке сменился громким чавканьем.
Мужчина еле заметно двинулся вперед и чуть отогнул край белой больничной пеленки.
Младенец активно насасывал свой кулак, чмокая и пуская слюни. Смотрел на мужчину осуждающе и упрямо, будто уже все понимал. Он всем своим видом давал понять, что голоден, и что если немедля не получит молока, сожрет собственную руку и не подавится.
Две зефирные щеки лежали на пухлых предплечьях, сложенных под подбородком. Брови были сурово сдвинуты, а пушистые коричневые ресницы подрагивали.
От этого вида могло бы дрогнуть абсолютно любое сердце, но увы, мужчина только вздохнул и отодвинулся.
— И как же ты собиралась похищать это, если не подумала о еде?
— Я подумала!
— Значит все-таки это похищение?
— Нет, — продолжала упрямиться Мотя. — Притормозите, — попросила она водителя, а потом закатила глаза и про себя выматерилась. — Можете заблокировать двери, если хотите! Мне нужно, чтобы машину перестало трясти!
Водитель переглянулся с мужчиной в зеркале заднего вида, и притормозил у подъезда одного из домов.
За спиной девушки и правда до сих пор болталась звенящая склянками спортивная сумка.
Она достала оттуда стеклянную бутылку с водой, пакетик с белым порошком, пакетик с желтой соской и ложку. Все это Мотя разложила перед собой, одной рукой придерживая кулек, а потом вздохнула и отдала его мужчине, который рефлекторно протянул руки.
— Так! Забирай это обратно!
— Потерпите, иначе это так и будет орать.
Голос у младенца был настолько громкий и звонкий, что все трое взрослых уже немного глохли, как минимум на одно ухо. Бедолага то сосал руку, то напоминал о себе голодным ревом и всякий раз ждал, что в его широко открытый рот упадет немного еды.
Мотя начала разводить смесь уверенно, со знанием дела, будто воспитала полчище детей и всех смесью выкормила.
Мужчина же держал на вытянутых руках ребенка, который от такого «висения в воздухе» будто стал еще шире в лице. Щеки растекались, глаза лукаво блестели. Кожа медленно начинала багроветь… брови угрожающе «играть»… губы ходить ходуном.
— Эй… ты… — произнес мужчина, обращаясь к Моте. — Он сейчас…
Да! Ребенок снова голосисто сообщил, что его нужно покормить «вот прям щас!»
И ровно в этот момент Мотя закинула в орущий рот соску от бутылки и сама же будто удивилась, что младенец сжал губы.
— А? — уточнил младенец, пожевал соску и изо рта выпала пара капель драгоценной еды, прямо на дорогущие штаны мужчины.
Младенец перевел дух и начал с такой силой всасывать в себя смесь, что нос тут же захлюпал, стало не хватать дыхания, из горла донесся рык, а изо рта жуткое чавканье.
— Он точно… человеческий ребенок? — уточнил мужчина.
Стараниями Моти, младенца из вертикального положения перевели в горизонтальное, но он все еще оставался на руках мужчины.
Казалось, будто горе-мать сама побаивается навредить ребенку.
— А вы точно человек?
— Что?
— Ну просто не похожи, — буркнула она, и стала шариться в сумке, в поисках салфетки. Изо рта оголодавшего младенца во всю лилось молоко, а он пыхтел и сопел, глядя на мужчину с таким ужасом, будто тот сейчас бутылку заберет и махом сам выпьет на глазах у ошалевшей публики.
— Ну значит мы родственники, — странным голосом произнес мужчина и чуть приподнял голову младенца. Бутылка выпала из детского рта, глаза в ужасе расширились, губы вытянулись трубочкой и раздался громкий чмок, будто кто-то вытащил пробку из слива в ванной.
— Ы… — напряженно произнес младенец.
— Где чертова бутылка? — испуганно спросил мужчина, глядя себе под ноги.
— Н-н-нужно новую… — залепетала Мотя.
— Ы-ы-ы, — уже требовательно и даже злобно произнес младенец.
— Быстро, бутылку! — прорычал мужчина.
— Она не стерильна!
— Ы-ы-ы-ы-ы!
— Ну так стерилизуй, мать!
— Я…
— Ы-ы-ы-Ы!
— Ну!
— Ой… — Мотя еле сдержала смех, потому что мужчина не нашел ничего умнее, чем заткнуть младенцу рот пальцем.
Палец младенца… устроил. Он с той же яростью принялся за новую «еду», глядя на всех, как на врагов. Он будто говорил: «Ну что? Добились чего хотели?»
— Быстро, — тихо и строго потребовал мужчина. — Надолго я его не задержу.
Мотя кивнула и принялась исправлять ситуацию.
На одну секунду ей показалось, что в этой сумасшедшей истории она больше не одна…
Вторая. Еще немного о тайнах детских организмов
Роман Юрьевич Ленский, никогда не мог даже подумать, что окажется в такой дикой ситуации.
Он сидел на заднем сиденье собственной машины, рядом была девушка в наряде медсестры (и речь не о пошлой ролевой игре), а на его руках все еще лежал ребенок.
Так вышло, что Роман Юрьевич точно знал имя этого ребенка, дату и даже время его рождения, но буквально ничего не знал о девушке, которая его притащила в машину.
Ребенок как будто уже был злым на целый мир, недовольным, пыхтящим и голодным. Совсем, как взрослый. Это умиляло и будто делало это существо заведомо роднее и ближе.
Только этого было недостаточно для того, чтобы проникнуться младенцем и, по крайней мере, перестать злиться на то, что из его рта беспрестанно льется тонкой струйкой молоко, капая на кожаное сиденье.
— Это нормально? — поинтересовался Роман у девушки.
Та кивнула немного нервно и нахмурилась.
— Вы сами не держите бутылку ровно, вот изо рта и льется.
— Как можно держать и ребенка, и бутылку?
Роман и правда бутылку не держал, она просто лежала на животе младенца. Его крошечные кулаки, торчащие из пеленки, подпирали большие зефирные щеки, а глаза бегали, выражая крайнюю степень жадности.
— Чревоугодие — грех, — напомнил младенцу Роман, но младенец был к заветам равнодушен.
— Ну вы прижмите его к себе.
— Прижми сама! Ты же мать!
— Я не… я да! Да… я только найду… его нужно перепеленать.
