– Тренер Надя из бассейна! Надя говорит, что я перспективный пловец, поэтому она должна увидеть тебя, чтобы рассказать тебе о моей судьбе.
– Судьбе? Серьезно? Тебе всего шесть, и ты меняешь свои мечты и хотелки со скоростью света! Только успеваю записывать тебя в кружки и секции, – усилием воли сползаю с дивана. Усталость такая, что готов проспать сутки напролет. Но так как я отец – одиночка, мне не светит.
– Клавуся, я, конечно, пойду с тобой в бассейн, улыбнусь пару раз твоей накаченной тренерше, но на большее не рассчитывай! В мамы она нам не годится. Усвоила?
Ожидаемо из янтарных глаз катятся слезки.
Сердце обрывается от нестерпимой боли. Ненавижу, когда дочь плачет. Любому, кто ее расстроит готов набить морду. Но как быть с самим собой? Удариться головой об стену? Не поможет, мозг давно отбит отморозками.
Подхватываю худенькую дочку на руки, подбрасываю в воздух пару раз. Молчит, не издает ни одного визга, только смотрит на меня распахнутыми наивными глазами. Доверяет.
Как же они похожи с матерью. Та тоже мне верила во всём.
Из моих глаз выкатывается скупая слеза.
Целую любимую мордашку дочери.
– Завтракаем и в бассейн!
Пока Клава поглощает яишенку с сырными палочками и рыбной котлетой, пью пустой кофе.
Привык за годы хакерства к бодрящему напитку и бродячему образу жизни. Да и мамы у нас нет, кто за мной присмотрит? У меня хватает сил и времени ухаживать только за дочерью.
– Хочешь стать пловчихой? – интересуюсь у дочери. Приглаживаю ее светлые торчащие во все стороны волосики, собранные в три неаккуратных хвоста.
Мотает головой.
– Зачем тогда всё это?
– Мне Надя понравилась, она хорошая и у нее есть красная машина.
Болезненно горит внутри. Не хочу гасить надежды дочери на то, что когда-нибудь у нее будет мать, но обманывать самого близкого и родного мне человечка тоже не желаю.
Допиваю кофе, сажусь перед дочерью на корточки. Расправляю ее зеленое платье на коленях, думаю о том, как начать неприятный разговор. Слов не нахожу.
Казалось бы, женись и всё. Невест для небедного симпатичного молодого мужчины полным-полно вокруг. Но не могу переступить через себя. Встречаться и жить с кем-то кроме Виталины? В уме не укладывается подобный расклад. Считаю, что предам любимую и дочь, если поступлю подобным образом.
Клава громко прихлебывает, делая крупные глотки какао.
– Не торопись, а то обольешься.
Из-за огромной желтой чашки едва видно карие глазенки, глядящие на меня с обожанием.
Тру собственные глаза, в них будто песок насыпали. Всю ночь работал за компьютером и теперь расплачиваюсь за это зрением. Если так дальше пойдет, скоро очки надену, или хуже того, не смогу достаточно зарабатывать, чтобы папина дочка ни в чем не нуждалась.
Клава допивает какао, спрыгивает с ярко – зеленого стульчика.
– Пойдем, – пищит требовательно. Бежит впереди меня в коридор. Гляжу в ее радостный светлый затылок, и на душе становится легче.
Всегда проще смотреть дочери в спину, а не в ясные глаза. Так я ощущаю вину за потерю Виталины и ее смерть менее остро, чем, когда встречаюсь с доверчивыми глазами ребенка, недоумевающими, почему у всех детей есть мамы, а у нас нет.
Боль тупая и ноющая, с ней мне приходится жить днем.
А по ночам, когда Клава засыпает в собственной сиреневой уютной спаленке, окруженная игрушками и дорогими ее сердечку вещицами, вою как одинокий волк.
Редко удается уснуть сразу. Только в те дни, когда устаю физически после нескольких суток, проведенных за компьютером. Вот и вчера ночью снова скрутило жгутом и рвало душу на части до самого утра, пока я не вымотался и не вырубился.
Берем рюкзак с вещами, выходим на улицу. Во дворе тихо и спокойно. Всё прекрасно в нашей жизни, не считая того, что до сих пор боюсь вернуться домой в Россию, так и живем с дочкой на чужбине.
Я не жалуюсь, мы живем в русской общине. Работаю программистом, получаю хорошие деньги.
Но иногда душа ноет так сильно, что я понимаю лекарство одно – вернуться домой. Хочется плюнуть на все страхи, рискнуть, купить билет на самолет. Хотя бы до Москвы.
Но один и тот же вопрос убивает мою решительность на корню.
Что если те люди до сих пор ищут игру? Тогда моей дочери грозит опасность?
Я не имею права рисковать ею. Она всё, что у меня есть. Она живое воспоминание о той, которую любил. Она ее продолжение.
Глава 3
Полина Воронцова
– Маша, ты можешь уже выбрать то, что тебе конкретно нравится?
Дочка битый час примеряет джинсовые тряпки в магазине Levi’s.
– Сколько это стоит? – мучает меня вопросами, тычет в очередную дорогую курточку из легкого денима.
– Ну, какая разница? Бери всё, что душе угодно, только поскорее! Опаздываем в детский дом. Утренник начнется через два часа, а до этого еще надо раздать подарки поименно каждому ребенку.
Машка куксит губки, выбирает джинсовую куртку и желтую юбку.
– Слава Богу! – выдыхаю я, беру вещи, бегу на кассу. Уже сто раз пожалела, что взяла с собой дочь в торговый центр, надо было купить подарки подопечным без нее.
– Побежали! – ловлю дочь за руку, несусь на выход, где нас уже ждет водитель Васи.
– А в кафе?
– С детьми поешь! После утренника будут угощения. Или ты теперь только с барского стола ешь? – ухмыляюсь, глядя на недовольную физиономию дочери.
Так-то я благодарна ей, она единственная из трех детей поддержала мою идею навещать деток, оставшихся без родителей.
Я так остро чувствую свою вину за то, что Вита росла в детском доме, за то, что стала хакером, угодила в тюрьму. Ощущение, будто я собственноручно столкнула ее в эту пропасть. Хотя, если рассуждать здраво, то я виновна лишь в том, что мне повезло больше. Меня взяли в благополучную семью, где я выросла из подкидыша в прекрасную розу. Немного колючую, шипованную, но все же, в розу с чудными лепестками.
Когда я помогаю подшефной группе шестилеток, на душе становится легче, светлее, и я на время прощаю себя за везение и удачу, подаренную мне, а не Вите.
Подъезжаем к детскому дому на десять минут позже, чем было запланировано. Выгружаемся. Подзываем охранника.
– Игрушки для группы Сони Мармеладовой в багажнике. Отнесите, пожалуйста, на второй этаж.
– Хорошо, – рослый охранник кивает, забирает две огромные коробки, уходит.
– Маша, за мной! – Командую дочери.
Забегаем в милое отремонтированное двухэтажное здание, выкрашенное в розовый цвет. Из актового зала разлетаются звуки приятной мелодии, ноты оседают на душе приятными ощущениями, разливаются теплом. А нежный голосок девчонки душит меня, вызывая желание всплакнуть.
Пробираемся в зал, садимся поближе к сцене, рядом с воспитательницей Сонечкой.
Симпатичная блондинка на сцене перестает петь, раскланивается, уходит.
На сцену забирается забавная девчушка с тремя странными загогулинами на блондинистой головке. На малышке короткая тонкая истрепанная юбчонка из ткани деним, желтая футболка, на маленьких ножках желтые гольфы, и нелепые оранжевые сандалии.
– Руслана Алёшкина, – представляется девочка звонким голоском, и разглядывает огромными испуганными карими глазищами огромный зал, заполненный людьми.
Бедный ребенок!
Видно, что любительница ярких тряпочек жутко теряется. Резко разворачивается, пытаясь сбежать со сцены.
– Руслана! Давай, ты сможешь! – несколько пацанчиков в зале начинают хлопать девчушке. Она останавливается в одном шаге от лестницы, замирает в нерешительности.
– Русик, вернись, – слабым голосом зовет подопечную Соня, и девочка возвращается к микрофону. И звонким голосом выкрикивает старательно стишок, взятый на просторах всемогущего интернета:
«Соберу любовь в ладошки,
В сердце ласку, доброту,
