Она знала. Она предвидела мой поступок! Я тихо прошептала:
– Если он умрёт, твоя смерть будет в сотни раз мучительней. Я клянусь тебе. Ты не спасешь меня. Я останусь здесь! И позабочусь, чтоб твои же соплеменники уничтожили тебя за предательство!
– Сара здесь ни при чем. Она будет молчать. Чужая сама сделала свой выбор.
Она не смотрела на меня, беззвучно шептала свои молитвы или проклятия. Я изо всех сил ударила кулаком по стене.
– Дай мне противоядие…заклинаю. Я должна убедиться, что он жив…и я уйду. Клянусь, уйду. Ты ведь этого хотела? Чтоб я ушла?
Ведьма кинулась на меня, как дикое животное, цепляясь когтями за стену и дыша зловонием мне в лицо, но я даже не пошевелилась.
– И тогда ты уйдешь? Клянееееешьсяяя? Не лги старой цыганке!
– Клянусь! Я уйду!
Сара протянула скрюченный палец и провела им по моей щеке, цепляя длинным когтем слезу, рассматривая на тусклом свету от свеч, на ее уродливом лице отразилось недоумение.
– Легенда моей старой прабабки…сбывается? Быть этого не может! Но никто ей не верил…ее считали безумицей…а они кровавые…твои слезы.
Облизала палец и склонила голову набок, её глаза вдруг приобрели самый обыкновенный янтарный цвет, заставив меня вздрогнуть от того, что ведьма впервые посмотрела прямо на меня. «Свободааааа» – зашипела она, а потом вдруг снова впилась в меня осознанным цепким взглядом.
– Я дам тебе противоядие. Дам…оно есть. Так бывает всегда. Есть яд и есть то, что его нейтрализует, но это изменит твою судьбу. Полностью изменит. А ведь ты могла еще стать свободной…
Ее слова гудели в голове, как колокольный звон, вместе с закипающей кровью и бешено бьющимся пульсом. Чего мне уже бояться? Пророчеств Сары? Легенд? Я никогда в это не верила. Люди слишком суеверны, а цыгане и подавно.
– Согласна.
На тонких губах-прорезях появилась жуткая улыбка. Она разделила лицо ведьмы напополам, как порез лезвием кинжала, в приоткрытом рте шевелился кроваво-красный язык. Я невольно содрогнулась от волны омерзения. Ведьма предвкушала что-то неизвестное мне. Она тряслась от этого предвкушения, и ее глаза сверкали в темноте, как у бешеной кошки.
– Вот противоядие.
Протянула мне пузырек с бесцветной жидкостью.
– Спасибо, – пробормотала я, бросаясь прочь из комнаты и слыша вдогонку:
– Проклятой станешшшшь…проклятой…помниии Сара предупредила. Сара честная…
Я тронула пальцами повязку на запястье – влажная. Все ещё кровоточит. Когда разбивала окно порезала руку. А перед глазами алые капли на губах цыгана стекают по подбородку за воротник белой рубашки, окрашивают ее в цвет смерти и боли. Наверное, я тогда ещё не понимала, что это цвет моей боли и …моей смерти. Меня прежней. Не понимала, на что обрекла себя в этот момент, но я бы поступила точно так же, если вернуть время вспять.
Ману…вот как звучало его имя по-настоящему. И я столько раз произносила его с ненавистью, и вдруг именно сейчас оно зазвучало иначе.
Я тронула его веки пальцами, прижалась к ним губами и, судорожно выдохнув, бросила взгляд на окна – скоро будет светать. Под ладонью дернулось его сердце в громком ударе, дрогнули веки, и я вскочила, пятясь назад к двери…Понимая, что нет. Ничего не изменилось. Кем бы он ни был, Ману Алмазов прежде всего цыган и мой враг. Все остальное не имеет никакого значения. Только наше прошлое останется с нами… а будущего у нас нет и быть не может.
Спрятав лицо и волосы под капюшоном куртки, я шла к воротам и вздрагивала от каждого шага и скрипа снега под ногами, силясь не обернуться на окна и даже по сторонам. Не привлекать внимание. Силуэт мальчика я заметила не сразу. Он сливался с тенями, отбрасываемыми голыми кустарниками, а когда я остановилась, лихорадочно всматриваясь в темноту, отделился от стены и сделал шаг ко мне. Маленький силуэт с опущенной головой и плечами.
– Василь, – шепнула я, – это ты?
Он ничего не сказал, пошел вдоль стены, а я была слишком взволнованна, чтобы обращать на это внимание. Я пошла за ним, судорожно сжимая и разжимая пальцы, натягивая капюшон все ниже. Мальчик остановился у самого северного края стены, наклонился к насыпи из хвороста и веток. Он начал быстро раскидывать их в стороны, а я вместе с ним, бросая взгляды на маленькие пальцы без перчаток, удивляясь, что ему не холодно в этот лютый мороз, когда мои собственные даже в рукавицах прилипают к мерзлым веткам. В стене виднелся лаз из разобранных камней, мальчишка юркнул в него, а я за ним, чувствуя, как сердце бьется в горле все быстрее и быстрее. Оглянулась-таки на окна замка, лихорадочно отыскивая огни в комнате Ману, но весь дом погружен во мрак, из-за туч пробивается тусклый свет полной луны. Где-то завывают волки, и лают собаки. Обернулась к мальчику – стоит. Ждет меня. Как маленькое изваяние посреди белой пустыни, а потом снова пошел вперед к кромке леса, и я за ним, не оглядываясь, ускоряя шаг, утопая в сугробах и ощущая, как снова замерзаю и покрываюсь льдом…теперь он уже не под ногами. А вокруг меня. Тонким слоем холода покалывает кожу и сердце. Больно отрекаться добровольно. Больно ломать себя и сжигать эмоции, безжалостно засовывая их в раскаленные щипцы терпения. Но больней всего осознавать, что совсем не этого хочешь на самом деле…а слово «долг» свинцовой гирей давит надежду, превращая ее в осколки и жалкие крошки, которые разметает ветром жестокой реальности.
Где-то со стороны Огнево раздался громкий волчий вой, и я остановилась. Сердце на мгновение замерло, защемило в груди, засаднила рана на запястье, и я невольно зажала её пальцами, слушая, как переливается по ветру жуткий вой, от которого кровь стынет в жилах.
Мальчик, наоборот, пошел ещё быстрее, я выдохнула и побежала за ним, проклиная неудобные сапоги.
В душе мрачная темнота, понимание, что бросила там на растерзание и Миру, и Гену. Теперь их никто не пощадит. Раздерут на части. Ману накажет их за мой побег и за мое предательство. Как он сказал. Человеческая жизнь за каждое мое «нет»…и я не думала, что он сможет сжалиться над ними теперь…Внутри что-то болезненно дернулось. Я остановилась, медленно поворачивая голову к дому. А что, если я всё делаю неправильно? Что, если я могла поступить иначе? Что, если послать всё к черту и вернуться обратно? От бешеного желания сделать это свело скулы, и застучало быстрее сердце.
Меня окатило ледяной волной странного предчувствия…осознания чудовищной ошибки, и в тот же момент я
