— Ага, — сосед с наслаждением затянулся, сощурился на дым. Дружески хлопнул меня по плечу, поумерив свой богатырский пыл, но вышло все равно увесисто. — Гнал как сумасшедший. Юляшку свою напугал, дверь долго не открывала, поверить не могла, что это я. Спала уж. Ну, я ей, конечно, спать-то теперь уж не дам, — хохотнул Миха. — Почитай три недели дома не было. Соскучился по ласке женской. Сейчас перекурю — и на второй заход пойдем, — снова хохотнул Мишка.
— Михайло Александрович, курение плохо сочетается с кардионагрузками, — я погрозила Михе пальцем.
— Не нуди, кудрявая! — расхохотался Мишка. — Приходи завтра на чай, покалякаем. А то и по пивку дернем. А сегодня некогда, сама понимаешь, да и час уже поздний.
— Зайду, — пообещала я. — Покалякаем.
Последнее слово я сказала не только Михаилу. Но и тому горе-любовнику, что сейчас стоял за моей спиной.
***
Я вот даже и не знаю, чего в той ситуации, что сложилась в семейной жизни моих соседей, было больше: Мишкиной наивности или Юлькиной наглости. Но гуляла соседка Юля, даже особо и не скрывая свои похождения. «Кот из дому — мыши в пляс», — так, кажется, говорят про подобные ситуации. Видимо, рассчитывала, что никто про ее непотребное поведение Михе не расскажет. Желающих просветить Михаила об облико аморале его супруги и правда особо не находилось — сдается мне, больше по причине Мишкиного взрывного характера. Вспыхивал Миха как порох. Правда, и отходил быстро. Но к тому моменту, когда Миха отойдет, Юлькин недоброжелатель мог уже запросто высчитывать, какой у него теперь недокомплект зубов. Помнится, Миха мне как-то в виде анекдота рассказывал, что ему де какая-то соседка-старушка — ну, знаете, из серии «Наркоманы! Проститутки!» — что-то пыталась про его Юляшу ненаглядную сказать. Бабушку Мишка не стал пинком через дорогу переводить — у него в воспитании уважение к старшим прочно закрепили, он даже мою своеобразную маменьку приветствует не иначе как «Мое почтение, Елизавета Владимировна!». Но рыком он-таки старушку на скамейку обратно угнездил. И сказал мне, что эти бабки вечно на таких молодых да красивых, как его Юляша, наговаривают. Так что, по всему выходило так, что причиной крепости данного странного брака было все же Мишкино безоглядное к супруге доверие. А может, Михе рогов на башке не хватало — для того, чтобы уравновесить пузо.
В общем, я теперь не сомневалась, что мой «поклонник» и Юлькин любовник — одно лицо. А вовсе не три-в-одном маньяк-насильник-извращенец. Словом, скукота, никакой романтики и интриги.
Однако ясности, что мне с этим скучным неромантичным экземпляром делать, пока не было. Но для начала надо было это голое безобразие сделать не таким голым. Ну и все же завести в дом — хотя бы для того, чтобы вытолкать потом во входную дверь. Не с балкона же его спихивать? Да сил мне не хватит. А вариант привлечь соседа — это уже и вовсе статьей УК РФ попахивает, ибо Мишка его зашибет, когда узнает правду. На этого пофиг, а Миху жалко, сосед он хороший, и мужик тоже — всегда поможет, если дома.
Я наклонилась, порылась в тазу и выудила оттуда полотенце. Швырнула его гостю дорогому, он его довольно ловко одной рукой поймал на лету.
— Прикройся.
Он внимательно изучал бежевенькое вафельное полотенце, которое украшали аппетитные булки и надпись «Хлеб — всему голова».
— А ничего другого нет?
Его то ли смущал размер — ну, может, обмотать вокруг бедер хотел, то ли надпись, то ли бежевый цвет ему не идет, а может, и то, что полотенце было влажным. Ишь ты, цаца какая капризная.
— Могу предложить Добби носок, — я и в самом деле достала из таза носок.
Гость балконный одарил меня мрачным взглядом и все же прикрыл чресла полотенцем, тихонько вздохнув. Видимо, прикосновение влажного полотенца к орудию греха было не очень приятным. Между прочим, это мое любимое полотенце, мне его на работе на Восьмое марта подарили! Теперь снова стирать придется.
И я нажала на ручку балконной двери. Соблазн потроллить гостя фразой «Только после вас!» был велик, но я сдержалась. Во-первых, это тип запросто может подумать, что я хочу полюбоваться на его голую задницу, потому как туда полотенца не хватило. А во-вторых, если его запустить первым в квартиру, то полотенце ему не поможет. Ибо там на подоконнике уже встал в боевую стойку Кефир.
А, едва я открыла балконную дверь, тут же рыжей мохнатой молнией метнулся с подоконника, откуда вел наблюдение. И я неосознанно тут же дверь за собой и захлопнула. Посиди на балконе еще немножко, гостюшко, пока я кота в ванной не запру. Только в тазу красном пластмассовом не копайся и на штаны мои рабочие не посягай.
Спустя примерно пять минут я балконную дверь снова открыла, и мой временный балконный жилец опасливо шагнул в квартиру. Кефир, оскорблённый в своих лучших мейн-куньих чувствах, лишенный свободы передвижения, явно почуял, что на его территорию ступил чужак. Захватчик. Другой самец, в конце концов! И жутко и утробно завыл. Если вы никогда не слышали, как воет тринадцатикилограммовый мейн-кун — то поверьте, вам оно и не надо. Вой перемежался с таким же душераздирающим и угрожающим шипением. А еще дверераздирающим звуком шкрябанья — это Кефир пытался в царство свободы дорогу когтями проложить себе.
Черт. Сейчас все филенку издерет. Одни убытки с этим гостем!
— Фу! — на пределе голосовых связок рявкнула я. Кефир перестал шкрябать, но испустил вой, который перекрыл все, что он издавал до этого.
— А у тебя там… дверь крепкая? — шепотом спросил горе-любовник.
— Покрепче твоих нервов! — огрызнулась я.
Он вздохнул, но промолчал. И я решила, что сейчас настал наиболее подходящий момент, чтобы высказать ему все. И подбоченилась. Читать лекции о морали всегда удобнее именно в этой позе.
— Вот с такими звуками тебя в аду будут черти на сковородке жарить! — запустила пробный шар я. Голопузик вытаращился на меня так, будто я стала выть и шипеть, как Кефир. Черт. Оказывается, во мне пропадал проповедник. — Да-да! — я даже подняла вверх обвиняющий указательный палец. — За прелюбодеяние еще и не то полагается!
Гостюшко мой некоторое время все так же ошарашенно смотрел на меня. Ну, хоть рот прикрыл — и на том спасибо. Поерзал рукой, которой держал полотенце — очевидно, влажное полотенце по-прежнему доставляло ему дискомфорт. А мне этот факт доставлял, наоборот, удовольствие. Потому что нечего обманывать хорошего человека, соседа и мужика Миху!
— Слушай, дай мне какие-нибудь штаны. Пожалуйста, — наконец, выдал он.
— Сейчас прямо! — я только разогналась. — Голым отсюда пойдешь!
— Ты чего такая злая?
— А ты, блядь, добрый! — рявкнула я. — Чужую жену шпилить в отсутствие мужа — это просто образец добродетели. Сейчас зарыдаю от умиления!
— Если что, я не знал, что она замужем! — ответно вдруг рявкнул мой гость.
Не в том я была состоянии, чтобы проигнорировать эти слова. Потому что они были слишком похожи на правду. Потому что это было вполне в духе Юли-пиздюли. Но я все же уточнила на всякий случай.
— Правда, что ли?
— Правда, — он тоже стал говорить спокойнее. — Если бы я знал, я б с ней ни за что не поехал. На хрен мне такие приключения?
— Так ты что… Ты с ней раньше не был знаком?
— В клубе сегодня подцепил, — буркнул он.
— А кольцо обручальное на пальчике? — продолжала следствие я. Во мне, оказывается, не только проповедник, но и следователь пропадал. Впрочем, говорят, это врожденные женские умения.
— Не было у нее кольца! Что я, дурак, что ли? Или слепой?!
— Да кто тебя знает? А что, и наличие мужских вещей в доме тебя не смутило? — продолжила допрос я, пытаясь нарисовать полную картину произошедшего.
— Ты думаешь, мне было до разглядывания интерьеров?! — снова принялся огрызаться мой гость.
— Так страсть захватили? — съязвила я.
— Пьяный я был. Да и она… тоже.
— Да брось заливать! — возмутилась я. Потому что вид у Юлькиного любовника был, конечно, нелепый — любой будет нелепый в одном вафельном полотенце и часах. Но при этом он был абсолютно вменяемым на вид. И речь четкая. Не пьяного вообще не похож. — Ты не пьяный.
