А ты… тебе важнее. Не вздумай переводить никаких денег и не заставляй меня пожалеть о принятом решении.
Я уже открыла рот спросить: «О решении развестись?», когда он добавил:
— О решении оставить тебе квартиру.
— А ты, чёрт побери, собирался выставить меня на улицу? — развернулась я.
— Нет, конечно, но… — он выдохнул, — в общем, неважно.
— Неважно что? И почему это мне важнее?
— О боги! Аня, хватит! — он поднял руки. — Да, может, я был не лучшим мужем, особенно в последнее время, но я всё же мужик. Тебе ближе до работы. Ты любишь этот район. Тебе нравится ходить пешком через парк. А я… мне всё равно, где жить. Этого достаточно? — Он выдохнул. — Ань, давай не будем ругаться. Давай хотя бы расстанемся по-хорошему.
— Давай, — легко согласилась я и тоже подняла руки, давая понять: ругаться не будем.
— Тебя подвезти? — спросил Марк.
— Нет, спасибо, я вызвала такси, — соврала я (такси я вызвать забыла) и полезла в карман за телефоном.
— А где твоя машина?
— Плановое техобслуживание. Сегодня заберу.
Марк кивнул, словно не решаясь уйти вот так, ничего больше не добавив. Я тыкала по кнопкам, открывая и тут же закрывая какие угодно приложения, только не такси.
Свои вещи Марк забрал вчера. Я тщательно проследила, чтобы ничего не забыл, кроме тех вещей, что согласилась пока оставить у себя: огромную картину на стене в гостиной, что ему подарили коллеги, пятно на ковре от разлитого вина, что так и не отстиралось, и чувство вины за все те упрёки, что я бросала ему в лицо легко и несправедливо. Встречаться нам больше было незачем.
— Простынешь, — запахнул он на мне пальто.
— Да вроде не холодно, — я подняла лицо.
И только сейчас заметила, что пошёл снег. И только сейчас вспомнила, что уже конец января.
Марк застегнул верхнюю пуговицу. Натянул мне на голову капюшон. Стряхнул с плеч снежинки.
— Ну… пока?
— Пока, — кивнула я.
— Береги себя, — он едва коснулся губами моей щеки. И пошёл к машине.
— И ты… береги… себя, — сказала я вслед.
Мягко завёлся двигатель. Я махнула. Он махнул в ответ. Улыбнулся.
И уехал.
— Ну как прошло? — заглянула в кабинет Зина Завьялова.
— Прошло хорошо, — опустила я опухшие от слёз глаза и полезла в стол за бумажными платками.
— А сама как?
— А сама плохо, — ответила я.
С утра пораньше нас в офисе было двое.
Я пришла пораньше, так как вчера из-за развода ушла пораньше.
Должность руководителя проекта в нашем прогрессивном рекламном агентстве подразумевала, что я сама вправе решать, во сколько мне приходить и уходить, но мне требовалось время, чтобы подготовиться к утренней летучке. А Завьялова…
Зина Завьялова, моя подруга, коллега, Богиня рекламы, как она себя называла, и Заноза-в-Заднице, как называли её в агентстве «Брендманн» все — от генерального директора до уборщицы (и вовсе не из-за начальных букв имени и фамилии), приходила первая, уходила последняя и ещё в выходные умудрялась забежать. То есть всегда была здесь, всегда была в курсе всего и в принципе редко сидела на месте.
Кроме работы, эта длинноногая тридцатилетняя Богиня вела блог в Телеграм, который, кстати, так и назвала «Заноза в заднице», периодически публиковала разгромные обзоры работ конкурентов, эпично «сралась» с коллегами в рекламном сообществе, громко уходила, громко возвращалась и вела курсы для юных копирайтеров, где щедро и не безвозмездно учила их уму-разуму.
Вот кто понравился бы моей свекрови, иногда думала я, когда без сил откинувшись к спинке кресла после восьмичасового рабочего дня, через стеклянную стену кабинета наблюдала, как Завьялова носится по офису.
Пять лет назад, ещё до знакомства с Марком, мы вместе пришли с ней в «Брендманн», что расширял штат и с радостью нанимал новых сотрудников: я — после университета с дипломом маркетолога, Зина — из детского театра с дипломом актрисы театра и кино.
Первый год мы даже снимали с ней одну на двоих квартиру. Но в последнее время виделись только на работе — Марк её не любил и на все праздники, что мы устраивали у себя, просил: «Только не зови Отличницу».
Он был твёрдо уверен, что у Завьяловой синдром отличницы — она отчаянно жаждет признания, высшей оценки, восхищения, и чтобы весь мир крутился вокруг неё. А ещё ей крайне важно в любом деле стать победительницей, поэтому она слишком старается: слишком громко смеётся, слишком вызывающе одевается, слишком много говорит о себе и слишком работает на публику.
Марк считал её поверхностной и навязчивой. Большинство сотрудников «Брендманна» — сплетницей, карьеристкой и любовницей директора.
А мне Зинка нравилась своей кипучей энергией, эффектной внешностью (тёмные волосы, большая грудь, лицо «тяжёлый люкс», красная помада), способностью добиваться своего (будь то салат с жухлыми листьями, который она требовала заменить в кафе, а я всего лишь отставляла в сторону, стесняясь беспокоить персонал, или крупный, но говнистый клиент, за которого она билась насмерть, а я легко уступала, предпочитая работать с клиентами менее пафосными, но зато адекватными), и меня мало волновало, с кем она спит.
В конце концов, это головная боль Артура Манна, женатого, между прочим, мужика, эффектно присоединившего к своей фамилии слово «бренд» и создавшего крупнейшее брендинговое агентство полного цикла с офисами в Китае, России, Турции и ОАЭ за неполных десять лет.
— Ань, да ты чего? — вглядывалась в моё опухшее лицо Зина.
— Закрой, — махнула я на жалюзи для стеклянной стены, отделявшей мой кабинет от общего зала, чувствуя, что вот-вот расплачусь.
Задвинув жалюзи поплотнее, Завьялова обошла стол и прижала меня к себе.
— Ну, ну, девочка моя, — гладила она меня по голове, пока я рыдала навзрыд, уткнувшись в ворох бумажных платков. А я думала, выплакала за ночь все слёзы, но как бы не так. — Да не стоит он того. Ты же сама говорила: вы давно чужие люди. Секса у вас сто лет нет. У него кто-то есть.
Всё было совсем не так.
Секс — единственное, что у нас оставалось. Это то, по чему я скучала больше всего. То нежный и непритязательный, то страстный и необузданный, опустошающий, или вдохновляющий, пожалуй, секс до последнего и держал нас вместе.
Но не помню, чтобы я рассказывала Зине, или кому-то ещё, про наш секс с Марком.
— Да нет у Марка никого, — всхлипнула я. — И не было. Это я так, из вредности ревновала, придумывала, цеплялась.
— Да хоть бы и так. Уже какая разница, — резонно заметила Зина.
— Уже никакой, —
