вставать в воскресный день в семь утра — это ужасно несправедливо. И, конечно, я бы предпочла ещё пару часов понежиться в постели, а потом может прогуляться в парке, сходить на карусели или просто побыть наедине с собой, а не вот это вот всё…
Да, внутренне я недовольна. И да, всё моё существо отторгает то, что я должна делать в столь ранний час, но в моей жизни слишком много «но».
Я не могу ослушаться маму. Мне проще сделать так, как она хочет, чем потом целый день внимать нескончаемый поток нравоучений о том, что я безответственная и что она устала вкладывать мне в голову элементарные вещи. А еще я не в силах видеть её грустные глаза…
Поэтому я встаю с кровати и топаю в ванную комнату, где наскоро принимаю душ и чищу зубы. Будучи ещё в полотенце, вздрагиваю — это мама вошла ко мне без стука, принимаясь торопливо раздирать расчёской ещё влажные волосы и заплетая их в тугую косу.
— Копаешься тут. Опоздаем же.
— Я быстро, — сиплю и опускаю виновато глаза, стараясь не кривиться, когда родительница несколько раз неосторожно и особенно сильно дёргает непослушные локоны.
— Готово, — кивает мне через зеркало, — живо одевайся и на кухню, бабушка уже завтрак приготовила.
— Но я…
— Цыц!
Послушно ускоряюсь, кидаясь к себе в комнату и выискивая в недрах платяного шкафа юбку, блузку и белье с носками. С тоской смотрю в окно — солнце поднялось уже высоко и исправно делает своё дело. Парит. А мне придётся жариться под его палящими лучами и молча терпеть явное неудобство.
Натягиваю на себя одежду и гляжусь в высокое зеркало, поправляя очки на переносице.
Тоска! Зелёная. Беспросветная…
— Вера!
От этого сокращения меня передёргивает. Ещё год назад меня звали меня полным именем. А потом привычная жизнь рухнула, и мама ударилась в бога. А я резко трансформировалась в Веру.
И не спрашивайте меня почему.
— Уже бегу! — хриплю надсадно и срываюсь с места, услышав вопли матери, и через пару секунд усаживаюсь за стол, на обитый липким дерматином кухонный уголок.
— Ешь!
Легко сказать.
Но я и здесь послушно беру ложку, принимаясь за кашу с щедрой порцией сливочного масла. Рядом на тарелочке ждут своей очереди два пирожка с неизвестной мне начинкой и большой ломоть белого хлеба с сыром. Это порция еды сгодилась бы и для взрослого мужчины, но моим близким плевать.
Я должна всё это съесть. И точка.
— Быстрее жуй, Вера. И даже не думай тянуть время. Не выйдешь из-за стола, пока всё не съешь.
Кто-то скажет, что это форменное и неприкрытое пищевое насилие. Бабушка и мама скажут, что это всего лишь забота обо мне. Я же просто скажу, что такова моя жизнь и у меня нет выбора, кроме как мириться с тем, что есть.
Молча и беспрекословно доедаю, чувствуя лёгкую тошноту, но облегчённо выдыхаю, потому что мне не приходится давиться сладким чаем или стаканом ряженки. Сегодня мне повезло — мы опаздываем.
— Платок! — орёт мать, когда я уже обулась.
Вся скукоживаюсь от её недовольного тона, а затем максимально ускоряюсь, слушая бесконечные причитания и надевая позабытый головной убор.
Двадцать минут до остановки. Затем час в душном автобусе до пункта назначения и меня ощутимо разматывает. А уж когда оказываемся на месте, так вообще приходится адски непросто. Веки наливаются свинцовой тяжестью под монотонный бубнёж пастора, а спина предательски ссутуливается, пытаясь принять наиболее удобное положение для сна.
Вот только мне нельзя спать. Я больше скажу — мне нельзя даже вида подавать, что я, на пару со своим бунтующим организмом, замыслила нечто постыдное. Мать и так поглядывает на меня подозрительно и с недовольным прищуром, а бабуля так вообще, то и дело, тычет мне в бок локтем, не давай даже помечтать о вожделенных сновидениях.
— Вера!
— А? — вырывает меня чей-то голос из полубессознательной дымки.
— Твоя очередь петь! — возмущённо шипит мать.
Петь! Боже! За что?
Покорно киваю и поднимаюсь на клирос, а там встаю в ряды хора, где спустя пару минут начинаю беззвучно открывать рот. Родительница довольна. Бабушка в умилении складывает руки на груди и улыбается.
Я выдыхаю… пронесло.
Спустя два часа всё заканчивается, и мы снова трясёмся в автобусе, но уже по дороге в обратную сторону. Вот только мои сегодняшние страдания на этом не заканчиваются. За остановку до дома, в который раз не обращая внимания на мои мольбы об отдыхе, мама вместе со мной выходит из общественного транспорта, кивая бабуле и предупреждая, что скоро вернётся.
А затем ведёт меня в воскресную школу. Будь она трижды неладна.
— После занятий сразу домой! Поняла?
— Угу, — киваю и окончательно расстаюсь с мечтами о мягкой постели.
— Вера, я не шучу! Чтобы без глупостей мне! — и стискивает меня в таких сильных объятиях, что я задыхаюсь, а затем захожусь в надсадном, лающем кашле. — Ох, ну какая же ты болезненная у меня, слов нет. Вся светишься. Кушать надо лучше и одеваться теплее, Вера. Это тебя ветер с моря так продул.
Куда уж теплее? Итак уже вся взмокла…
Да и чего уж там? Откармливают меня как порося.
— Ну всё, мам.
— Ладно, ладно. Беги уже. Я тебя встречу, если Моисеевы отменят занятие.
За спиной тут же скрещиваю пальцы. Хоть бы не отменили!
Наконец-то расстаёмся, и я несусь внутрь школы, радуясь хотя бы тому, что несколько часов буду без тотального маминого контроля. Невесть что, конечно, но мне и то в радость. А уж когда последний урок отменяют, то я и вовсе впадаю в сущий восторг. Даже мысли о вожделенном сне уходят на второй план, и я всё-таки рискую немного прогуляться в парке неподалёку, который, на моё безграничное счастье, имел выход на побережье.
Пока иду к нему, бесконечно лелею мечты снять носки и помочить ноги в ещё тёплой водичке.
Подумала о таких вольностях, и тотчас кровь по венам понеслась с сумасшедшей скоростью, наполняясь пузырьками предвкушения. Вот только стоило мне пересечь парк и вырулить на песчаный пляж, как пришлось тут же притормозить, а после и поспешно развернуться, прячась в тени высоченного кипариса.
Постояла за ним несколько секунд, отдышалась, а затем высунула нос и с любопытством уставилась на ребят, что крутили замысловатые вертушки на турниках. Зависла, рассматривая их и поражаясь силе и ловкости.
А через минуту вздрогнула, услышав рёв мотоцикла. Он пронёсся мимо меня и с пробуксовкой остановился рядом со спортивной площадкой, на который тут же все оживились и загалдели.
