«Пьяная», – сказал тогда приглушенным голосом приятный врач. Так они подозревали. Та женщина напилась посреди бела дня, вылетела на тротуар и врезалась в здание, а Хлоя…
А Хлоя стояла совсем рядом. Потому что всегда гуляла в одно и то же время, чтобы не прерывать рабочий распорядок. Потому что всегда ходила одной и той же дорогой продуктивности ради. Хлоя стояласовсем рядом.
Ее бросило в пот. Голова закружилась. Нужно сесть, прямо сейчас, чтобы не упасть, чтобы голова не раскололась, как яйцо, о мраморную плитку. Тут же вспомнились слова матери: «Надо поменять полы. Эти обмороки становятся совершенно непредсказуемыми. Она расшибется».
Но Хлоя настояла, что это необязательно. Она пообещала быть осторожной и, ей-богу, держала слово. Медленно, очень медленно она сползла на пол. Положила липкие ладони на прохладную плитку. Вдохнула. Выдохнула. Вдохнула.
На выдохе прошептала голосом, похожим на трескающееся стекло:
– Умри я сегодня, как звучала бы надгробная речь?
«У этой невероятной зануды было ровно ноль друзей, она не путешествовала десять последних лет, хотя возможностей было предостаточно, по выходным писала код и никогда не делала ничего, что не было запланировано в ее ежедневнике. Не оплакивайте ее: теперь она в лучшем месте. В раю и то жизнь не такая скучная».
Вотчто сказали бы о ней на ее похоронах. Возможно, речь прочел бы по радио кто-нибудь особенно едкий и вредный вроде Пирса Моргана.
– Хлоя? – позвала Джиджи. – Куда ты… Ой, вот ты где. У тебя все в порядке?
Лежа на полу плашмя и глотая воздух, как умирающая рыба, Хлоя жизнерадостно отозвалась:
– Спасибо, все хорошо.
– Хмм, – пробормотала Джиджи с некоторым сомнением, но не слишком-то обеспокоенно: – Пожалуй, я попрошу Джереми перезвонить. Джереми, дорогой мой, не мог бы ты, пожалуйста?.. – Она удалилась, и ее голос стих.
Хлоя прижалась пылающей щекой к холодной плитке и постаралась вставить в свою воображаемую надгробную речь еще несколько оскорблений. Если бы дело происходило в слащавом мюзикле – таком, какие просто обожала ее самая младшая сестра, Ив, – сейчас настал бы тот самый момент, когда героиня достигает самого дна. Всего несколько сцен отделяло бы ее от прозрения и жизнеутверждающей песни о решительности и вере в себя. Может, подзанять у этих мюзиклов жизненной мудрости?
– Прости меня, Вселенная, – пробормотала Хлоя в кухонный пол. – Сегодня, когда ты едва меня не убила – что было весьма жестоко, кстати говоря, но я уважаю твое решение, – ты этим пыталась мне что-то сказать?
Вселенная хранила загадочное молчание.
За нее, к несчастью, ответил кое-кто другой.
–Хлоя!– практически провизжала ее мать, стоя в дверном проеме. – Что ты делаешь на полу? Тебе плохо? Гарнет, слезай с телефона и немедленно иди сюда! Твоей внучкенехорошо!
Ну вот. Момент единения с мирозданием был грубо прерван, и Хлоя кое-как приняла сидячее положение. Странное дело, но почувствовала она себя гораздо лучше. Возможно, потому, что распознала-таки послание Вселенной и впустила его в свое сердце.
Очевидно, пришло время заняться своей жизнью.
– Нет-нет, дорогая моя, не двигайся.
Тонкокостное лицо Джой Маталон-Браун, нервно отдавшей этот приказ, исказила паника, а золотистая кожа побледнела. Знакомое зрелище. Мать Хлои вместе с сестрой-близняшкой Мэри управляла более чем успешной юридической фирмой, жила почти так же логично и размеренно, как Хлоя, и многие годы наблюдала за симптомами и защитными механизмами дочери. И все равно при малейшем намеке на болезнь или недомогание ее с головой накрывала полномасштабная паника. Это, откровенно говоря, очень выматывало.
– Не суетись над ней, Джой, ты же знаешь, она этого не выносит.
– Так, значит, я должна просто игнорировать тот факт, что она тут трупом лежит на полу?
Ой-ой.
Пока мать и бабушка пререкались, стоя над ней, Хлоя решила, что первая перемена тех, что потребовала от нее Вселенная, коснется жилищного вопроса.
В гигантском фамильном гнезде ей вдруг стало тесновато.
Глава первая
Двумя месяцами позже
– Ох, вы настоящее сокровище, Рэд.
Рэдфорд Морган попытался выдавить бодрую улыбку, что было не так легко с рукой, по локоть погруженной в старушкин унитаз.
– Я просто делаю свою работу, миссис Конрад.
– Вы самый лучший комендант из всех, какие у нас только были, – проворковала миссис Конрад, стоя в дверях ванной и прижимая к костлявой груди морщинистую руку. Копна ее седых волос слегка подрагивала – настолько она расчувствовалась. Ну что за королева драмы, дай ей бог здоровья!
– Спасибо, миссис К, – рассеянно ответил Рэд. – Вы очень добры.
«А если бы вы перестали запихивать в толчок всякую хрень, мы бы вообще стали лучшими друзьями».
Это был третий раз за месяц, когда Рэда вызывали в квартиру 3E из-за проблем с сантехникой, и, откровенно говоря, от дерьма миссис Конрад он начинал уставать. Или, точнее, от дерьма ее внуков.
Облаченная в перчатку рука Рэда наконец вынырнула из туалетных недр, сжимая насквозь мокрый ком бумажных полотенец. Рэд развернул его – внутри обнаружилась…
– Это не ваша овощная запеканка, миссис К?
Старушка по-совиному моргнула, глядя на него, а потом прищурилась:
– Да я же и понятия не имею. Где мои очки? – Она заозиралась, будто надеясь выследить их по запаху.
– Ладно, не беспокойтесь, – вздохнул Рэд. Он прекрасно знал, что это овощная запеканка, как и в прошлый раз, и в позапрошлый. Выбросив комок в урну, он вежливо заметил: – Вам надо поговорить с вашими ребятками. Они ужин в унитаз смывают.
–Что?– ахнула старушка, явно оскорбленная: – Не-е-е-е-ет. Нет-нет-нет. Мои Феликс и Джозеф? Они бы никогда так не сделали! Они относятся к еде бережно, а ужины у меня так и вовсе обожают.
– Могу поспорить, так оно и есть, – медленно сказал Рэд, – но… понимаете ли, миссис К, каждый раз, когда я прихожу сюда, я обнаруживаю, что трубы у вас забиты брокколи и грибами.
Последовало молчание – миссис Конрад переваривала эту информацию.
– Ох, – прошептала она.
Рэд еще никогда не слышал, чтобы столько уныния вкладывали в один-единственный слог. Старушка быстро замигала, ее тонкие губы задрожали, и у Рэда сжалось сердце – он понял, что она едва сдерживает слезы. Черт побери. Он не выносил плачущих женщин. Если она уронит хоть одну слезинку – он будет сидеть тут весь вечер, радостно жрать овощную запеканку тазами и рассыпаться в комплиментах.
Только не плачь. Я заканчиваю через десять минут, и я на хрен ненавижу брокколи. Только не плачь. Только не…
Старушка отвернулась как раз в тот момент, когда первый всхлип сотряс тощие плечи.
Ох.
– Ну бросьте, миссис К, не расстраивайтесь так. – Рэд неуклюже стянул перчатки и подошел к раковине помыть руки. – Они же просто дети. Все знают, что здравого смысла у детей не больше, чем у среднестатистической козы.
Миссис Конрад негромко булькнула от смеха и снова повернулась к нему лицом, промокая глаза платочком. У старушек всегда имеется при себе платочек. Они прячут их в складках одежды, как ниндзя – сюрикены.
– Вы правы, конечно… Просто… Ну, я-то думала, запеканка – их любимое блюдо. – Она шмыгнула носом и покачала головой: – Но это неважно.
Судя по дрожи в голосе, это было еще как важно.
– Могу поспорить, у вас чертовски вкусная запеканка, – сказал Рэд, потому что, очевидно, язык у него длиннее, чем у любого другого человека на этой чертовой планете.
– Вы так думаете?
– Я знаю. Вы выглядите как женщина, которая на кухне чувствует себя как дома. – Он не был уверен, что это комплимент, но прозвучало неплохо.
И очевидно, миссис Конрад фраза тоже понравилась, потому что щеки у нее зарделись и она издала какой-то высокий звенящий звук – возможно, хихикнула.
– Ох, Рэд. А знаете, у меня ведь совершенно случайно осталось немного в холодильнике.
Ну кто бы сомневался.
