столу. Когда проходит за мной, большими пальцами сжимает мою шею, и это похоже на объятие.
— Да, практически весь день. — Мама садится на свое место, кладет салфетку себе на колени и накладывает на мою тарелку картофельное пюре с курицей.
Папа сидит на другом конце стола. От его веса маленький стул скрипит. Он ставит локти на стол и смотрит поверх еды на маму.
— Когда я проходил мимо твоей машины, двигатель был горячим.
Беру у нее свою тарелку, и не успеваю двигать вилкой достаточно быстро, пока запихиваю в рот кусочек за кусочком. Картофель смешивается с салатом, макароны с сыром тоже, но я слишком голодна, чтобы заботиться об этом.
— Господи, Тори. — Папа ругается себе под нос. — Когда Томми ела в последний раз?
— Может, хватит ее так называть! Она же девочка. Смотри! — Она отдергивает мою руку от тарелки, царапая меня своими длинными ногтями. — У нее появляются сиськи.
Униженная, я вырываю у нее свою руку и прикрываю грудь. Мое лицо пылает, и я не могу заставить себя проглотить еду, набитую за щеками.
Мой отец ругается, пять или шесть раз подряд. Встает, кладет вилкой дополнительный кусочек курицы на мою тарелку и протягивает тарелку мне.
— Милая, почему бы тебе не закончить ужин в своей комнате? Нам с твоей мамой нужно поговорить.
Я беру тарелку и бегу из кухни с опущенной головой.
В этот момент начинаются крики. Они думают, что я не смогу услышать, но наша квартира слишком маленькая. Мне даже слышно через стену, как соседка миссис Эванс разговаривает по телефону. Со свежим вкусом еды на языке и все еще пустым желудком я сажусь на пол в своей спальне, чтобы закончить ужин.
— Ты не увезешь мою дочь из страны. — Это сказал мой отец. Он не кричал, но слова прозвучали еще страшнее от того, как тот их произнес.
— Да ладно. Мы говорим о Митчелле Ван Бюрене. Мы будем жить на его вилле. У него больше денег, чем у Бога…
— Неважно, сколько у него денег. Ты оставишь ее одну на гребаной вилле, как делаешь здесь, в Лос-Анджелесе.
Я не знаю, что такое вилла, и хватаю куриную ножку, обгладывая каждый кусочек мяса с кости.
— Митчелл любит ее, как свою собственную…
— Не морочь мне голову! Он просто еще один из твоих голливудских придурков, ему плевать на Томми! — Теперь отец кричит.
— Это одна из причин, почему мы так и не поженились! Ты самый упрямый человек, которого я когда-либо встречала.
— Нет, мы так и не поженились, потому что не любили друг друга. Единственная причина, по которой мы переспали…
— Ты хочешь снова поднять эту тему?
Я знаю, чем закончится эта ссора, поэтому заползаю в кровать и накрываю голову подушкой, чтобы не слушать, что будет дальше.
Он скажет, что она «дерьмовая мать».
Она будет кричать, что «чувствует себя брошенной, пока он ездит по миру и трахает всех, кого захочет».
Тогда он разозлится и скажет, что если бы он не работал, то у нее не было бы «крыши над головой» и что, возможно, ей стоит «подумать о том, чтобы найти работу, а не быть самой нежеланной золотоискательницей Лос-Анджелеса».
Потом все затихает. Хлопнет входная дверь, и я наконец-то смогу заснуть.
Так всегда бывает в те ночи, когда он здесь. Я благодарна, что это случается только раз или два в год.
Мой желудок так полон, что болит. Наконец я засыпаю, но ненадолго. Просыпаюсь от того, что большие, сильные руки тянут меня в вертикальное положение.
— Томми, милая, проснись.
Огромное тело моего отца — темная тень на краю моей кровати.
— Что случилось? Где мама?
— С твоей мамой все в порядке. Вставай и собирай то, что тебе нужно. Столько, сколько сможешь унести.
Я сползаю с кровати и беру пакет для мусора, который он мне протягивает.
— Куда мы идем?
— Я забираю тебя отсюда. — Его низкий голос грохочет, как будто он все еще зол после ссоры с мамой. — Надо было сделать это много лет назад.
— Но мама, она будет волноваться и…
Отец качает головой.
— Как долго ты живешь здесь одна?
Я облизываю свои сухие губы.
— Я…
— Не лги мне. — Чувствую, как его взгляд сверлит меня, хотя я и не вижу его глаз.
— Я не знаю. — Мои руки дрожат, а в животе неспокойно. Меньше всего я хочу, чтобы отец злился на меня. — Мама говорит, что никто не должен знать, что она ночует у Митчелла…
— Черт.
Я вздрагиваю от его страшного ругательства.
— Прости, я сержусь не на тебя. — Слова приходят быстро, как будто он боится, что если не поторопится и не скажет их, то я могу убежать. Его рука тянется к моему плечу, как будто он собирается прикоснуться ко мне, но опускает ее и рычит. — Восемь лет, а ты уже сама себя воспитываешь. — Он поворачивает свое бородатое лицо ко мне. — С этого момента все будет по-другому. Теперь ты будешь жить со мной.
— Жить с тобой где?
Мама всегда говорила, что папа живет в дороге. Когда я спрашивала, могу ли навестить его, она отвечала: «Дорога — не место для ребенка».
Он жестом приглашает меня следовать за ним, запихивая в мусорный пакет всю одежду, которую может найти.
— Пока мы пойдем в гостиницу. Мне нужно сделать несколько звонков, кое-что уточнить. Мы отправляемся в дорогу через пять дней.
Я представляю себя спящей на обочине дороги, как люди, которых вижу в центре города, когда мама заставляет меня идти с ней по делам. Не хочу плакать перед папой, но слезы жгут глаза.
— В дорогу? — Я рада, что мой голос не дрогнул.
— Боюсь, это единственный вариант. Гораздо лучше, чем оставлять тебя здесь.
— А как же школа?
— Школа жизни, малышка. — Он завязывает мешок и перекидывает его через плечо, как
