его видели?
— Сидел здесь рано утром.
Женщина выдохнула.
— Езжайте. Я буду его ждать.
Михаил пожал плечами, пошел к машине. Завел. Включил фары. Отъехал. На остановке с другой стороны дороги показалась фигура ребенка. Тогда он вышел и побежал в ту сторону. Мальчик стоял, прислонившись к столбу. Худенький, мокрый с головы до ног, с красным от холода носом и испуганными, заплаканными глазами.
— Ты Андрейка? — спросил ради формы.
Мальчик только успел согласно кивнуть, а он уже схватил его на руки и быстро пошел обратно к машине. Усадил на заднее сиденье, просигналил ей и включил заднюю скорость.
Оренбургская область. 1967 год
— Танька! Окаянная девчонка! Вот ведь божье наказанье! Иди-ка сюда.
— Чево, баушк?
Танька высунула нос и один глаз из-за угла дома, ладошкой держась за выбеленную стену.
— Сама знаешь, чево! Опять цыпленка задушила?! Я тебе говорила не подходить к наседке!
Танька насупилась, шмыгнула носом. В глазах показались слезы.
— Он же такой маленький, такой желтенький! Я его так прям хотела прижать! А он… А он… Он совсем не шевелился, — малышка в голос заплакала.
Бабушка тихо вздохнула, вытерла руки о фартук, поманила внучку.
— Иди сюда, горе луковое. Смотри, руки все в цыпках. Иди, умывайся. Сейчас мать за тобой приедет.
Притихшая Танька заревела еще громче:
— Я не хочу домой! Я здесь останусь! Там дядька меня опять в угол на горох поставит!
— Чего такое говоришь?! Какой еще горох придумала? Никто тебя никуда не ставит.
— Ставит, ставит! — упрямо твердила девочка, размазывая грязными ручонками слезы по щекам.
— Придумываешь ты все! — сердито отмахнулась бабушка, — чего не сочинишь, только бы домой не ходить.
— Пусть не ходит, — на пороге дома показался дед Андрей, — что ты, мать, в самом деле. Не хочет она домой, значит, нехай здесь остается.
— Я разве против?! — бабушка опять рассердилась, — дык как ее оставлять? Я в школу пойду убираться, а она опять убежит как в прошлый раз. И снова ее искать будем! Танька ведь неугомонная!
— Я уже не убегу! — вставила она, внимательно слушавшая разговор, дергая для убедительности бабку за юбку.
— Знаю я, как не убежишь, — не сдавалась бабушка, — даже старую бабушку Дуню заставила по оврагу лазить, искать тебя!
Маленькая Танька ответила:
— Да нет! Это баба Дуня ходила в овраг головастиков ловить. Их там так много!
— Что ты с ней будешь делать?! — бабушка удивленно подняла руку, — головастиков моя мать ходила ловить…
— Ладно, оставайся. Смотри у меня! Еще раз убежишь или сарафан порвешь, сразу в детский сад тебя отдадим. Там и воспитатели хорошие, и детей к школе правильно готовят, — говорила она уже мужу, — а тут вчерась слышу, мать ее буквам учит: — Это бы, это гы. Я ей — мам! Щас уж по-другому говорят и учат…
Но Танька уже не прислушивалась к их разговору. Она увидела, как соседский Сережка Калинин пробирался украдкой мимо их двора.
«Это он за сладким горохом идет, который у деда Василия над оврагом растет», — сообразила Танька и вприпрыжку побежала к лазу в заборе, чтобы тоже успеть полакомиться сладким горошком.
А в доме, приехавшая с работы мать девочки, уставшая, невыспавшаяся после ночной смены, засыпая на стуле, пила на кухне чай с сухарями.
— Ты, Зинка, какая-то прям полинявшая вся, — жалея дочь, вздыхала бабушка.
— Будешь тут лощеной… Щас смену отстояла, а мастер говорит, что сменщица заболела, в день опять выходить надо. Отпросилась отдохнуть хоть до обеда, я ведь дочку неделям не вижу. После обеда опять на работу ехать нужно…
— Да ты, Зин, поспи, поспи тута. На моей кровати отдохни. Чего тебе домой ехать, время терять? — сказала баба Дуня.
— Как Танька? — спросила совсем сонная мать.
— А чего ей сделается-то, — успокоила бабушка, — вон, в овраг с Сережкой побежали, — взглянув в окошко, добавила она, — не переживай, ей здесь хорошо.
— Знаю, что хорошо… Спасибо, хоть вы все мне помогаете.
— Как же не помогать, дочка, — отозвался дед, — ведь она у нас без отца растет. У остальных плохие ли, хорошие, а все же оба родителя имеются.
— Да… — помолчав, печально крякнул дед, — жалко мне Володьку, хороший был человек, чистый. А Таньку как любил! А вот поди ты, и года ей не исполнилось, а его уж похоронили… Бог хороших тоже забирает, так мать твоя говорит, — кивнул он в сторону бабы Дуни. А за Таньку ты не думай дюже. Пусть у нас живет пока. Ты сама молодая еще, дочка, налаживай свою жизнь. А внучке у нас место найдется. Здесь ее дом.
Зина благодарно кивнула. Вспомнив, сказала:
— Аню, сестру, видела в трамвае. Она у вас Таньку на выходные заберет. Они все с пацанами ее в цирк в воскресенье пойдут. Московский цирк в Орск приехал. Еще сарафан ей Манька новый пошила. К Аньке придет, тогда и примерит его на Таньку.
— Пусть съездят. А вечером в воскресенье я сам к Нюре схожу и Таньку домой приведу, — согласился дед.
Уже засыпая, Зина думала про Таньку: «Не дочь, а сын полка какой-то».
— Ты о чем мечтаешь? После школы куда поступать будешь?
— Чего мне мечтать? Я в девятый класс не собираюсь. Если получится, то в педучилище поступлю. У нас в городе нету. Я в Бузулук поеду. Выучусь и буду в садике воспитательницей работать. Хорошо! Тепло.
— Всю жизнь?!
— Чего, всю жизнь?
— Всю жизнь будешь в одном садике сидеть?
— Да уж прыгать по разным садикам не буду. Поближе к дому найду, туда и устроюсь. И детей своих в группе держать буду. Хорошо ведь.
Танька задумалась.
— Не знаю… Тебе, наверно, хорошо.
— А тебе нет?
Толстушка Настя полезла в портфель, достала пирожок.
— Хочешь половину?
— А с чем он?
— С повидлом.
— Нет. Я с повидлом не люблю.
Настя откусила, жуя, спросила:
— А ты куда после школы? Ты же хорошо учишься, наверно, сразу в Москву, в институт поступать поедешь?
— В Москву, конечно, хочется… Только, знаешь, сколько там таких хорошисток? Пруд пруди! Я думаю, что в Свердловск поеду. В литературный хочу поступить. На факультет журналистики.
— Точно! — кивнула головой Настя, облизывая липкие пальцы, — ты же у нас с пятого класса редактор стенгазеты. И стихи твои в городской газете печатали. Ты легко поступишь!
— Пусть трудно, лишь бы поступить! Звонок! Пошли скорее, на урок опоздаем!
Подружки побежали в класс.
Вечером Танька случайно подслушала разговор матери с отчимом.
— В этом месяце опять занимать надо, до получки не дотянем, — говорила мать. — Меня с Игорьком в больницу кладут
