Я видела, как Ксандер «справляется». Молчит, отстраняется и замыкается в себе. Но если это ему помогает, то кто я такая, чтобы ему перечить? Я сама далеко не всегда нормально общаюсь со своей мамой.
Моя спина болит, но лежа я чувствую себя прекрасно. Глаза закрываются. Тут очень спокойно, словно тишина и стены из грязи защищают меня от окружающего мира. Может быть, именно здесь я смогу позабыть обо всех проблемах в своей жизни. Позабыть, что я семнадцатилетняя девушка, проживающая жизнь сорокалетней женщины. Мысли об этом даруют мне ощущение, будто на мою грудь вывалили две тонны земли, чего я никак не ожидала.
– Что случилось?
Я открываю глаза и вижу Ксандера, уставившегося на меня.
– Ничего.
– Мне так не кажется. Ты больше не играешь в свою игру.
– Что за игра?
– Та, в которой ты не упускаешь возможности надо мной поиздеваться. – Он смотрит на свою руку. – Ты смогла бы отпустить миллион шуток на эту тему. – Ксандер снова демонстрирует мне свой волдырь.
– Знаю. Я действительно должна была пройтись по твоим нежным, холеным ручкам.
– Точно. – Он убирает кусок грязи с моей щеки. – Ну и? Что случилось?
– Иногда я чувствую себя старше своих лет. Вот и все.
– Я тоже. Именно поэтому мы все это и начали. Чтобы веселиться. Чтобы перестать волноваться об ожиданиях, возложенных на нас, и понять, чего мы сами хотим от жизни.
Я киваю.
– Мой отец бы умер, если бы увидел меня здесь.
– Вероятно, нам следовало его пригласить?
Ксандер смеется.
– Он скорее бы умер, чем пришел сюда.
– Ну, вообще-то, именно так он здесь и окажется.
Он снова смеется.
– Ты отличаешься, Кайман.
– От кого?
– От любой девушки, которую я когда-либо встречал.
Учитывая, что у всех девушек, с которыми он общался, денег больше, чем у меня, раз в пятьдесят, отличаться от них – не такой уж и великий подвиг. От этих мыслей мои глаза щиплет.
– Это будоражит. Ты заставляешь меня чувствовать себя нормальным.
– Да. Мне следует над этим хорошенько поработать, потому что ты очень далек от нормального человека.
Он улыбается и игриво толкает меня в плечо. Мое сердце ударяется о ребра.
– Кайман.
Я беру еще одну горсть земли и размазываю по его шее, а потом быстро пытаюсь убежать. Он обхватает меня сзади, и я вижу его руку – полную земли, – приближающуюся к моему лицу, но внезапно мы слышим сигнал трактора.
– Ты спасена могильщиками, – говорит он.
Ксандер встает и помогает мне подняться. Мы выкидываем лопаты из ямы, затем он подсаживает меня и выбирается вслед за мной.
Когда мы возвращаемся к похоронному бюро, Ксандер перекидывает наши лопаты через плечо и говорит:
– Значит, здесь живет твоя лучшая подруга? – Я киваю, и он смеется. – Ты живешь над магазином фарфоровых кукол, а твоя подруга – на кладбище. Ты выросла в окружении жутких вещей. Есть хоть что-то, чего ты боишься?
Ты.
Он встречается со мной взглядом, будто читая мои мысли, ну, или же они написаны у меня лице.
Я откашливаюсь.
– Собаки.
– Тебя когда-нибудь кусала собака?
– Нет, но даже мысли об этом достаточно.
– Занятно.
– Ох, я тебя умоляю. Не анализируй это высказывание. У собак острые зубы, и они кусают людей.
Он смеется.
– Что насчет тебя? Чего ты больше всего боишься?
Размышляя, Ксандер вертит на плече лопату. То ли он не хочет со мной делиться, то ли ничего не боится, потому что для ответа ему требуется время.
– Неудача. Проигрыш.
– В чем?
– Во всем. Порой мне сложно что-то начинать, мне легче вообще не браться, нежели провалиться.
– Но без риска не произойдет ничего хорошего.
– Я знаю. И все же...
Мы доходим до черного входа похоронного бюро, и Ксандер прислоняет лопаты к стене. Я встряхиваю волосы, он повторяет за мной, затем разворачивает меня и очищает мне спину.
– И все же? – спрашиваю я, неуверенная, что он собирается продолжать.
– И все же не могу себя пересилить. – Его руки на моей спине замирают, и я прикрываю глаза.
– Может быть, тебе стоит в чем-то облажаться. Серьезно облажаться. Тогда ты больше не будешь этого бояться.
– Мне привести собак сейчас или позже?..
– Хорошо, хорошо, я поняла. – Он прав. Я не вправе советовать ему встречаться со своим страхом лицом к лицу, пока не пересилю свой. И я имею в виду вовсе не собак.
– Ты боишься только больших собак или маленьких тоже?
– У тебя есть собака, верно? Та, которую носят в сумочке?
– Нет, – подтрунивает он. – Конечно нет.
– Их размер не имеет значения. На самом деле, маленькие даже хуже. Они могут откусить палец.
– И это говорит девушка, которую никогда не кусали.
– Мысль, Ксандер. Это просто мысль.
Он хихикает, потом похлопывает меня по плечу, давая понять, что спина чистая.
– Готова?
– Да. Хотя нет, подожди. Давай сначала обработаем твою рану. У мистера Локвуда есть все необходимое.
Я стучу в дверь, прежде чем со скрипом ее открыть.
– Мистер Локвуд? – Я захожу внутрь. – Иди за мной. По-моему, аптечка там.
Мы проходим по длинному коридору, я распахиваю последнюю дверь справа и замираю, когда мистер Локвуд отрывает взгляд от мертвого тела, которое лежит перед ним на столе.
– Простите, – говорю я.
Грудь мужчины разрезана, и большие скрепки соединяют две половины тела. Очевидно, недавно проводилось вскрытие трупа. Его лицо уже посинело, и все признаки говорят о насильственной смерти несколько дней назад.
– Ничего страшного, заходи.
В комнате холодно, и по моему телу пробегает озноб.
– Мне нужна аптечка. Немного марли и, наверное, антисептик.
Он указывает на маленькую ванную.
– Все там. – Мистер Локвуд накладывает немного крема на лицо мужчины.
Трудно проигнорировать запах в этой комнате. Пахнет чем-то консервированным. Хотя не так уж и отвратительно.
– Он будет в открытом гробу?
– Да. Завтра. – Рядом к стене прикреплена большая фотография этого мужчины – еще живого, и мистер Локвуд с ней сверяется.
– Над ним еще надо поработать, – комментирую я.
– Этим я и занимаюсь. – Он поднимает кисточку. – Не хочешь нанести румяны.
– Что скажешь, Ксандер? Как тебе такая карьера? – Я поворачиваюсь к нему, но он застыл в дверном проеме, с ужасом глядя на труп. Его лицо почти такое же бледное, как и у мертвеца перед ним. – Вероятно, нет.