«Поскорее домой! — стучало в висках. — Переодеться и… Нет, сначала нужно позвонить в местную школу этого городка. Может быть, они знают!»
Дашка и Машка от ужаса происходящего тихо забились в дальний угол свадебного лимузина и большими глазами таращились на заплаканную невесту. Им было жаль Олю, а еще больше, что им не удалось прошествовать с ее шлейфом под свадебный марш Мендельсона. Зря репетировали столько дней! Длинное-предлинное авто неслось по Москве, и люди улыбались вслед разукрашенному свадебными венками экипажу. Кто-то махал Оле из соседних машин. Что-то кричал, рисуя в воздухе сердце.
— Поздравляем, — читала она по губам людей, стоя на светофоре. — Счастья!
Счастье? Как все это могло случиться именно с ней? Дорога казалась бесконечностью, будто полет в пропасть. Сейчас-сейчас, вот уже, еще несколько ступенек — и… она дома. Свадебное платье упрямилось, не желая расставаться с Олей.
Лопнула молния, разорвались бретельки.
«Скорее, скорее», — стучало в висках Оли.
Лелька щелкнула пультом:
— Олька, смотри, что по телевизору показывают.
На экране крупным планом испуганное страшным известием лицо Оли, снятое ретивой корреспонденткой возле загса.
«— Свадьба отменяется, — бодро сообщала она зрителям, — в связи с событиями, произошедшими накануне вечером в далеком северном поселке, что расположен в таежных лесах, возле колонии строгого режима. Нам удалось связаться с нашим корреспондентом по Архангельской области, вот что он сообщил.
Два рецидивиста с длительными сроками заключения, совершив неделю назад побег из колонии, захватили группу московских школьников, которые приехали вместе со своим знаменитым директором Заломовым к сверстникам в провинциальную школу на майские праздники. Бандиты выдвинули требования: сумму денег и транспорт, чтобы покинуть ненавистные им места. Власти города принимают все меры для освобождения детей и их наставника, ведут беспрерывные переговоры. В целях безопасности подробности действий пока не доступны средствам массовой информации. К месту событий через несколько часов вылетает наш специальный корреспондент. Списки детей, находящихся в руках заложников, уточняются».
— Как? Как он попал в заложники, ведь он был уже в аэропорту?! — обхватив голые плечи руками и дрожа от холода и нервного напряжения, горестно воскликнула Оля.
— Ты слышала? Туда через несколько часов вылетает московский корреспондент, значит, рейс в этот богом забытый поселок сегодня есть! Давай собирайся живо, я провожу тебя в аэропорт.
— Да-да, — натягивая теплый свитер, бормотала Оля. — Поехали-поехали. Только аэропорт от поселка в двухстах километрах, на чем я буду добираться?
— Корреспондента наверняка встречать будут, договоримся с ним, — со свойственной москвичам предприимчивостью твердо сказала Лелька. — Если бы я могла, я бы с тобой… — Она развела руками и показала на детишек. — Ты такая плохая…
— Ничего-ничего, я соберусь. Я смогу! Я должна!
— Он сказал, что должен, что это его дети, — оправдывалась перед Олей старая учительница истории. — Кто-то успел позвонить Кириллу Петровичу на сотовый в аэропорт, он был уже на борту, а самолет на взлетной полосе. Ему рассказали, что меня с ребятами захватили бандиты. Заломов выпросил у командира трап, все ему объяснил, тот договорился с вертолетчиками, чтобы подкинули в поселок. Кирилл Петрович сразу пошел к бандитам и убедил их выпустить меня. Заменил собой. Злодеи согласились на обмен. Я пробыла в заложниках с ребятами всего несколько часов. У меня при себе ни лекарств, ничего не было. Сразу сердце схватило. Я стала задыхаться. Этим подонкам со мной возиться самим не хотелось.
— Как это все произошло? Почему с ним? — обхватив себя за плечи, тупо повторяла Оля.
Они сидели в кабинете директора поселковой школы.
Завуч, строгая женщина в больших роговых очках, прикрываясь большим цветастым платком, вздрагивала каждый раз, когда черный телефонный аппарат с крутящимся диском издавал протяжную трель. Иногда, отвлекаясь от разговора двух московских коллег, она снимала трубку и, прикрыв ее руками, тихо отвечала одной и той же фразой: «Нет, пока ничего не известно».
— После отъезда Заломова ребята договорились пойти в гости к долгожительнице, — продолжила рассказ московская учительница, — коренной северянке. Ей около ста лет. Она живет с дочерью, которой уже под семьдесят. Она еще царских ссыльных помнит. Хотели дом посмотреть, поговорить с людьми ушедшего века. С ними пошли я и несколько местных парнишек.
Пока гостеприимные хозяйки в сарай за молоком и другими припасами вышли, чтобы столичных гостей попотчевать, эти двое и ворвались. Мы сначала даже не сообразили, то, что они в телогрейках и небритые, нас не насторожило. Многие местные мужики за собой не следят. А когда обрез из-за пазухи вытащили и нам всем приказали на пол сесть, тут-то и началось! Хозяек в дом, конечно же, не пустили. Дверь на щеколду закрыли. Не знаю, случайно ли они в этот дом забрели или навел кто, только очень обрадовались, что я с ребятами из Москвы. «Значит, быстрее наш вопрос решить смогут», — процедил сквозь зубы один.
Посередине была сложена огромная русская печь, которая делила дом как бы на две половины — спальню и горницу. Нас всех они в горнице поместили, прямо под образа. И ни-ни, не шевелись и не двигайся! Боялись, что кто-нибудь из наших ребят шустрее их окажется и в окно выпрыгнет. Сами в спальне, где кровати хозяек стояли, на постой расположились. Совещание устроили. Тихо так, едва слышно было. А если у нас хоть писк какой-нибудь раздавался, тут же кричали, что убьют.
— А как же они власти оповестили?
— Выпустили одного парнишку, местного, с требованиями к властям. Сидеть на полу было очень тяжело. Особенно для меня. Когда Кирилла Петровича они согласились вместо меня взять, я подняться на ноги не могла. Отекли и не двигаются. От сидения или от стресса, сама не знаю. Они не соглашались поначалу даже, чтобы дети мне помогли. Боялись, что со мной кто-нибудь выскользнет.
— А он… он что делал, когда вы его последний раз видели? — Оля едва сдерживала рыдания.
— Стихи читал.
— Стихи? — Завуч и Оля округлили глаза.
— Ну да, Блока, Есенина, Симонова. Они ему разрешили, чтобы детей успокоить. Они ведь еще не старые оба. Один парень совсем молодой, лет двадцать с небольшим. Второй за тридцать. Заломов, перед тем как к нам попасть, все о них разузнал, кто они такие, за что сидели и так далее. Оказалось, что молодому парню на зону девушка письмо написала, что ждать его не будет, другого нашла.
