Едва Алька закончила исполнение очередной арии, как дверь в ванную открылась. Хотела было возмутиться — чего это мать мешает, ведь знает же, что ванная занята на целое утро! — но сменила гнев на милость, увидев Дронова.
— Это кто тут у нас так замечательно поет? — раздеваясь, спросил Дронов. — Ты не возражаешь, если я составлю тебе компанию?
Это было что-то новенькое. С одной стороны — почему бы и нет? С другой…
— Да ты что? С твоими ногами?! Дронов, мы же вдвоем не поместимся! Твои ноги займут всю ванну!
— А вот мы сейчас и проверим, — заявил Дронов, нагло нарушая Алькино личное пространство.
И действительно, поместились. Не без труда, правда. И в воде-то они были лишь по пояс, потому что ванна была стандартная, рассчитанная сугубо на нормального советского человека, того самого 'облико морале', который принимает ванну в гордом одиночестве. Мокрому телу, оказавшемуся вдруг вне воды, было несколько холодновато, однако объятия Дронова эту ситуацию тут же исправили. Алька откинула голову назад, на плечо Дронова, прикрыла глаза, наслаждаясь моментом. Дронову же этого, казалось, не совсем достаточно для счастья:
— Ну, соловушка, чего замолчала? Я, между прочим, пришел концерт послушать. У меня в квартире не очень хорошо слышно. Вернее, хорошо — у нас ведь одна система вентиляции — но не так хорошо, как здесь.
— Иди ты, — огрызнулась Алька, уверенная в том, что Дронов шутит.
— Нет, Аль, правда, — Дронов прижал ее к себе покрепче, поцеловал в шейку. — У тебя здорово получается, серьезно. Я вот знаешь что подумал? Ты ж в курсе, что у нас музыканты студию арендуют? Ну, раньше их ВИА называли, а теперь почему-то всё больше группами обзывают. Почему бы им тебя не взять в солистки, а? Надо бы подкинуть мыслишку. Я так думаю, они на этом не проиграют, а то, глядишь, и выиграют.
— Дронов, отстань, а? — чуть огрызнулась Алька. — Мне твоих танцев с аэробикой во как хватает! Или я тебе надоела и ты таким затейливым способом решил от меня избавиться? Мол, и ни при чем совсем, просто времени не хватает?
— Нет, Аля, ты неправа, — как-то слишком нежно возразил Дронов, привычно лаская Алькино тело. — По-моему, это замечательная идея. Почему нет, если ты действительно отлично поешь? Давай попробуем, а? Вдруг что-то получится?
Так что Дронов сам во всем виноват, никто за язык не тянул. Если бы не его замечательная идея, глядишь, Алька до конца дней оставалась бы его любовницей. А может, что-то другое бы вмешалось, развело влюбленных в разные стороны? Так или иначе, но трещинка образовалась именно из-за Алькиного пения.
Нельзя сказать, что руководитель той группы был в восторге от предложения Дронова. Однако спорить не стал — кто его знает, а вдруг арендную плату повысит? Куда полезнее выслушать его протеже, а потом уж отказываться. Мол, голос слабоват, или со слухом нелады, или еще чего. Но, устроив прослушивание, руководитель свое мнение поменял кардинально. Да, таки им действительно нужна солистка, и даже удивился — как же они раньше-то без Альки обходились?
Времени на все не хватало, и Алька отказалась от аэробики. В остальном же все оставалось по-прежнему: школа, комплекс, танцы, репетиции. И Дронов, Дронов, Дронов. Скучать не было возможности, а потому время летело стремительно. Но и Алька, и Дронов словно бы напрочь забыли о выпускных экзаменах. Только в середине мая Дронов опомнился:
— Аль, а как же с экзаменами? Ты же совсем не готовишься!
— Подумаешь, — фыркнула Алька. — Как-нибудь сдам. Уж троечки-то поставят, куда на фиг денутся?
— Троечки? — возмутился Дронов. — Да ты что?! Куда ж ты с тройками поступишь?!
— А я и так никуда не поступлю, — спокойно ответила Алька. — Даже пытаться не буду. Куда мне поступать с моим-то аттестатом?! Я ж никогда ни в какие институты и не собиралась. Мне мама еще в детстве объяснила, что нужно работать. Ну куда мне учиться, Дронов? Мне матери надо помогать, она ж у меня старенькая. Я еще, наверное, в первом классе знала, что после школы пойду работать, чтобы маме было легче.
— Так а я на что? Я что, недостаточно помогаю?!
Алька пожала плечом. Она действительно не знала об этом ровным счетом ничего. Разве только видела, как Дронов без конца тягает им пакеты с продуктами, а остальные вопросы они с матерью решали самостоятельно. Мать перестала работать прачкой, а вот из булочной уходить пока не собиралась. Альке причины не озвучивала, да та сама догадывалась: мать просто не была уверена, что Дронов у них надолго.
— Не знаю. Жить мы, конечно, стали лучше, это сто процентов. А что да как?.. Да даже не в этом дело, Дронов. Я знаю, что ты помогаешь, и мне этого достаточно. Тут дело в другом. Понимаешь, я ведь с самого детства готовила себя к тому, что буду как мама. То есть высшее образование — не для меня, потому что некогда учиться, надо матери помогать. А потому училась всегда через пень колоду. У меня ж аттестат будет еще тот! Дай Бог, чтоб средний балл был хоть чуть-чуть выше тройки!
Дронов притих. Подумал-подумал, сказал:
— Да, как-то я упустил этот момент. Еще ведь можно было многое исправить. Мне бы уроками с тобой заниматься, как раньше, а я… Забыл, что с малолеткой связался, — он улыбнулся, чтоб Алька не обиделась на 'малолетку'. — Что ж теперь делать, а?
Алька огрызнулась:
— А ты найди себе другую малолетку, которой еще можно помочь.
— Да? — удивился Дронов. — И правда, как все просто. Как же я сам не додумался? Точно. И вот тогда я учту все ошибки. А может, даже исправлю.
Алька обиженно отвернулась.
— Аль, ну ладно, я же пошутил, — Дронов обнял ее сзади, чмокнул в макушку. — Ребенок ты еще. Дитя малое. Куда ж мне тебя девать-то после школы?
Девать никуда особо не довелось, все устроилось словно бы само собой. Алька уже давно была своим человеком в комплексе, знала все, с ним связанное, как свои пять пальцев. А потому как-то так совершенно естественно оказалась маленьким начальником над многочисленным спортивным и хозяйственным инвентарем, то есть завхозом. Впрочем, особо перетруждаться не приходилось, в основном по-прежнему львиную долю времени проводила в кабинете Дронова.
Основная же жизнь начиналась у Альки по вечерам, на репетициях. Она и сама удивилась, как в ее голову раньше не приходила мысль о пении. Ведь даже не мечтала о сцене, с малолетства готовила себя к тяжелой судьбе, по стопам матери. А потому пение свое рассматривала сугубо как хобби. Теперь же оказалось, что пение — едва ли не главная составляющая ее жизни, куда даже большая, нежели Дронов. Потому что Дронов к тому времени стал обыденностью, прозой жизни, а пение в тот момент казалось нескончаемым праздником.
