— Шутка, — запоздало успокоил его Антон.
Астахов помрачнел еще больше. Да в том-то и дело, что не шутка…
— Смешно… А я вот все думаю, что же я упустил? Когда ты стал другим? Когда мы с тобой разошлись?
Антон привычно заскучал — опять эти старые, с детства еще осточертевшие, разговоры. Надо как-то выводить отца из этого состояния.
— Да брось ты, батя. Никуда мы не разошлись. Мы — вместе. А что хлопот со мной… Так и ты ведь ангелом не был. Так? В общем, не грусти. Все у нас хорошо… — Сделал паузу, после чего еще более прочувствованно сказал: — Спасибо тебе, отец, за терпение…
И вышел в приемную. Вроде неплохо получилось — Астахов снова размяк.
А в приемной Антона уже заждалась мать.
— Ну? Ну как, сыночек?
— Что «ну»? Мама, ты превзошла саму себя. Как тебе это удалось?
— Отец поверил?
— Да куда он денется? Я… как только документы увидел, меня… такое вдохновение посетило! Не нервничаешь? Все будет в порядке. Отец, как обычно, проглотил и даже не поперхнулся. Ну? Рассказывай, где ты их достала?
— Максим принес. Он за ними к цыганскому барону ездил.
— Вот! Друган. А ты говорила…
— Так, мне пора. Нужно срочно уехать. А ты обещай мне — больше никаких глупостей.
— Обещаю, мам. Только умность.
— Ну, пока.
После страшного напряжения нужно расслабиться. Тамара поехала к Игорю. Но по дороге нахлынули воспоминания, самые болезненные.
Какой ужас — цыгане здесь! И самое страшное — эта старая цыганка с их общей тайной.
Едва войдя в кабинет Игоря, выпалила ему:
— Цыганский барон назначил встречу Астахову!
— Зачем?
— Не знаю. Игорь, а если эта цыганка что-то ему рассказала?
— Ты у меня спрашиваешь? Мне-то откуда знать?
— Это конец, это безумие… Боже мой! Мне даже страшно подумать!
— А ты не думай. Ты иди ко мне!
Тамара прижалась к Игорю, заплакала.
— Ты только ничего не бойся, я с тобой!
— Да? — спросила, по-детски обиженно морща носик.
— Конечно, разве за все эти годы ты не поняла, не почувствовала?
— Игорь, скажи, а ты способен ради меня убить человека?..
Земфире очень понравилась, можно даже сказать — полюбилась, эта городская девочка, баронская дочка Кармелита. Добрая, простая, открытая. Да вот только…
Люциту свою она еще больше любила. И надо ж такому случиться — судьба сбила, собрала двух этих девочек и Миро в один треугольник. Тут уж никакого благолепия — кому-то будет плохо. И пока что хуже всех ее Люците. А Кармелита, как назло, в таборе задержалась. Ведет себя бесстыдно — с Миро по всему лагерю вдвоем шляется. А ведь еще не венчанные!
Надо пойти к Рубине, сказать об этом, а то позор на весь табор.
Зашла в палатку к Рубине. Сразу, на пороге, обо что-то споткнулась. Что-то опрокинула. Загремело.
— Тс-с-с. Тихо! — вскинулась Рубина, показала в угол, на спящую под одеялом Кармелиту, шепотом сказала: — Ребенка разбудишь!
И продолжила свое вязание.
Земфира так же шепотом ответила:
— Чего это вы?! На закате солнца спать — к больной голове…
— Напрыгалась… Пусть отдыхает.
— Я как раз насчет «напрыгалась» и пришла…
— Что такое?
— В таборе законы строгие, сама знаешь. А Кармелита ведет себя слишком вольно.
Рубина, честно говоря, и сама об этом думала. Да только что уж тут поделаешь — рассыпается потихоньку их древний цыганский уклад. Это раньше так строго было — до свадьбы с женихом и не пройдешься вдвоем. Оттого и замуж отцы так рано выдавали, что боялись за дочкой не уследить — не уберечь. А теперь… Что ж ей, девочку в сундук на замок запереть да ключ выкинуть?
Все это в голове в секунду промелькнуло. А вслух коротко сказала:
— Она же в городе выросла. Не все знает.
— Ну так вот, давай вместе и поучим твою внучку.
— Что, сейчас прямо?
— А когда ж еще?
— Жалко будить…
— Взрослая девушка, невеста… А что творит?! С женихом под ручку ходит. С мальчишками где-то скачет…
— Твоя правда. Только не торопи ее. Пройдет день, другой. В таборе побудет, привыкнет — и сама все живо поймет. Она у нас девочка сообразительная.
— Смотри. Если сразу не приструним — потом хлопот не оберемся!
Рубина отложила вязанье, начала нервничать. На самом-то деле она хорошо понимала, чего это вдруг Земфира так о чести цыганской заботиться начала — Миро всему виной. Пусть лучше за своей Люцитой в оба глядит. Та вообще сама на шею вешается. А то, вишь ли, Кармелита им как кость поперек горла встала…
Земфира же не стала ждать ответа, подошла к кровати, сначала осторожно коснулась одеяла, потом решительно его сдернула. А под ним никакой Кармелиты не оказалось, только подушечки да вещи разные. И так все ловко уложено…
— Сообразительная, говоришь? Это точно. Очень сообразительная! Посмотри, какие фокусы выкидывает!
Как же хорошо и свободно чувствовала Кармелита себя в таборе. Как будто никогда и не жила она в городе, в большом отцовом доме. Разве что странные старые обычаи немного утомляли. Так это ведь тоже смотря как их воспринимать. Можно как закон. А можно как игру. Как игру, конечно, лучше, интересней. И назойливые разговоры о свадьбе прекратились. Может, потому в отношениях с Миро что-то появилось, точнее — восстановилось. Детская радость от соприкосновения с чужой душой. Восторг от того, что в общении душа эта тянется навстречу тебе, раскрывается, как цветок полевой. И нет в ней ничего злого, темного, чужого, тебе не доступного…
Со стороны это, наверно, смешно было, когда взрослые цыган с цыганкой через костры прыгают да в прятки среди деревьев играют. А если смешно, то почему же не посмеяться? Мелочь таборная и смеялась. Но в игры свои принимала. А Миро с Кармелитой только того и надо.
Правда, один раз они все ж допрыгались. Через костер. Юбка загорелась. Потушили, благо ручеек оказался рядом, и ушли от всех подальше, в глубь леска.
— Ну что, не сильно обгорела? — спросил, посмеиваясь, Миро.
— Нет, не сильно.
— Эх, совсем тебя наши старушки заругают. Они ж и так на нас косо смотрят.
— Да. Странно это. Понимаешь, Миро, хоть отец у меня и строгий, только я все равно к воле привыкла. К настоящей. А здесь, в таборе, люди какие-то другие — совсем не свободные, что ли.
— Ты ошибаешься… Таборные цыгане — самые свободные люди в мире.
— Да ну… Это только в стихах и фильмах. Для гаджо. А на самом деле… Почему у нас, у цыган, столько запретов? Там не ходи, здесь не топчи…
— Но мы-то с тобой везде ходим…
— Да, везде… Только прячемся все время, с детьми вместе.
