Впрочем, Максиму после третьего раза экскурсии надоели, и он приходил к Палычу по более приземленным делам: воспользоваться наличием горячей воды (когда в гостинице на этаже очередная авария происходила) и теплотой Палычевой души.
— О! Максимка! — воскликнул Палыч, увидев своего юного друга. — Стираться пришел? Или мыться-бриться?
— Нет, Палыч, не пришел я. Ноги сами привели.
— Ясно. Смурняк одолел. Готов помочь — полечить тоску по-русски. А?..
— Нет, спасибо, не надо. Боюсь спиться. Я вчера и так наресторанился.
— Ну, тады чай. Тем более, что кипяточку у нас завались в любое время суток.
Палыч налил крепкого душистого чаю и продолжил беседу:
— Слушай, Максимка, а тебе не надоела такая жизнь? Чужие углы, ни дома, ни уюта. Ладно, я — старый бобыль. Но ты ж молодой парень!
— Вот, Палыч, затем и пришел. Как тебе объяснить. Раньше я хотел всему миру, и себе самому в первую очередь, доказать, чего стою. С родных мест уехал. Всего с нуля добиться хотел. Карьеру строил. По кирпичику, по лесенке, от самого низа. Ты знаешь, я кем начинал?
— Не. Мы как-то все больше о жизни говорили…
— Простым рабочим на автосервисе. А сейчас я уже менеджер. Если так дальше пойдет, то стану скоро заместителем Астахова.
— А оно тебе надо, а?
— Надо, Палыч, очень надо. Я хочу стать руководителем огромной фирмы. Чтоб были миллионы подчиненных…
— Рокфеллер! Абрамович! Знаешь, у меня тут книжки остались. И я там прочел у Франциска Ассизского: «Многие строят большие здания, нарушая наше правило святой бедности». Мудро… А еще говорят: хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах.
— Так я оттого и рассказываю, что в планах моих трещина появилась. Я ж как думал? Для меня сейчас самое главное — карьера, а любовь эта ваша не нужна. Потом. Успеется.
— Ага. Стало быть, не успелось. То есть, наоборот, — успелось?
Максим молча кивнул головой.
— Да, стоит перед глазами одна.
— Кто?
— Цыганка.
— У-у-у. Это серьезно. Тут Франциск Ассизский не поможет. И чаем не обойдешься.
— Да нет, не надо. Понимаешь, случайная встреча. Наваждение какое-то. Ничего с собой поделать не могу. Не выкинуть ее из головы — и все.
— Пропал ты, парень.
— Знаешь, Палыч… какая она красивая. Она просто удивительная… Она как огонь.
— Огонь! Смотри, не сгори заживо!
— Что ты имеешь в виду?
— Любовь к цыганке приносит несчастье.
— Ты-то откуда знаешь?
— Опытный человек, много чего в жизни повидал. И цыган тоже. Знаю, что говорю. Народ маленький, бережет себя, чтоб не раствориться. Оттого замуж выходят только за своих. А мы для них гаджо, чужие. И уж никак не для свадьбы.
— Гаджо… Вот что это слово значит. А то я от них слышал — и не понимал… И что ж ты, Палыч, хочешь сказать, что за всю историю человечества русский парень ни разу не полюбил цыганку? Не бывало такого?
— Почему не бывало? Бывало. Графья Толстые очень это дело уважали. Я тут книжку про Льва Николаича читал. Его детки, те, что законные, цыганок исключительно в жены брали. И другая аристократия тоже. Только это все раньше было. А теперь…
— Что — теперь? Что же мне делать?
— Что делать? Как грится, идти навстречу своей судьбе. И расскажу я тебе по этому поводу одну короткую байку. Точнее, быль…
* * *
Тон, которым Астахов сказал вот это «постой», Тамаре не понравился:
— Ну что ты ребенка дергаешь. Не видишь, как он за день набегался? Пусть пойдет отдохнет…
— Томочка, оставь-ка нас наедине с сыном. Нам адвокаты не требуются. А будут нужны юристы, Форса позову…
— Коля, а…
— Наедине, я сказал.
Ну вот, опять «я сказал». Дальше разговаривать бессмысленно. Тамара вышла из кабинета.
Астахов продолжил:
— А теперь рассказывай, где ж ты нашел барсетку?
— Где, где? У цыган. Они-то ее у меня и украли.
— Погоди… Ты же целый день был дома.
— Не целый день, а последние пару часов.
— А почему же ты сразу мне не отдал? Ты же знаешь, что я без этих документов как без рук!
— А без меня?
Вот это Антон хорошо сказал. Точно. Обиженно, но не слишком: так, чтобы Астахов сам свою вину почувствовал — мало внимания сыну уделяет. И это подействовало. Папаша сразу сбавил обороты. Дальше говорил уже по-деловому, как с партнером:
— Сынок, скажи… Как тебе показалось, кто-то из цыган или еще кто-нибудь документы эти читал?
— Думаю, что нет. Это ж цыгане. Они и читать-то не умеют. Вернули за денежки, и все. Так что можешь считать, я и финансово наказан. Оштрафован на крупную сумму.
— Расскажи поподробней, как все было?
— Ну как, как… Я им бабки, они мне — барсетку. Все.
— Ну и славно! Значит, обошлось. Иди.
— А как насчет моего увольнения?
— Считай, принят обратно с испытательным сроком. Только запомни все, что я тебе наговорил. И плохое, и хорошее.
Астахов протянул руку, сын пожал ее, крепко, по-мужски. Николай Андреич чуть не прослезился (что с ним бывало совсем редко). Нахлынула теплая, хорошая отцовская волна. Как ни крути, а это ж сынок его, кровинушка. Права Тамара — его воспитывать надо, а не ругать и гнобить бесконечно. Астахов улыбнулся заговорщицки:
— Антон, ты там это… дверь проверь, прикрой понадежнее. Вот… Хорошо… А теперь садись. Выпьешь? — достал бутылочку своего любимого виски.
Антон напрягся:
— Ты решил меня проверить?
— Да брось ты! — Вот что бывает, когда с сыном по-людски не общаешься, — никакого взаимного доверия.
— Ну, тогда выпью, — сказал Антон и деловито дунул в стакан, как Шурик в знаменитой кинокомедии.
Астахов разлил благородно искрящийся коричневый напиток. Ни капли мимо!
Чокнулись, выпили, по-русски — большим глотком.
На выдохе отец не удержался, сказал:
— И все же, какие мы с тобой разные, Антон…
— Да ладно, не такие уж разные — одним делом занимаемся, бизнес семейный.
— Да, вот только подход к нему у нас разный. Для меня бизнес — способ самореализации, а потом уже — зарабатывания денег. Для тебя — наоборот.
— Нет, отец, не наоборот. У меня заветная мечта другая: не зарабатывать деньги, а чтобы они сами в карман текли…
Астахов помрачнел.
— Шутка, — запоздало успокоил его Антон.
Астахов помрачнел еще больше. Да в том-то и дело, что не шутка…
— Смешно… А я вот все думаю, что же я упустил? Когда ты стал другим? Когда мы с тобой разошлись?
Антон привычно заскучал — опять эти старые, с детства еще осточертевшие, разговоры. Надо как-то выводить отца из этого состояния.
— Да брось ты, батя. Никуда мы не разошлись. Мы — вместе. А что хлопот со мной… Так и ты ведь ангелом не был. Так? В общем, не грусти. Все у нас хорошо… — Сделал паузу, после чего еще более прочувствованно сказал: — Спасибо тебе, отец, за терпение…
