Она солгала, солгала даже себе самой, когда назвала себя ненаблюдательной. Точнее, это было правдой в отношении всех людей, кроме Люка. О нем она знала все, словно они были знакомы уже тысячу лет. Знала столько, сколько не знала ни об одном другом мужчине.
Даже о Теренсе.
Робин знала каждую черточку его лица, каждую морщинку на лбу. Знала аромат его золотистых волос, гладкость чисто выбритой кожи на его щеках, гибкость сильного тела и глубину темных, почти черных глаз. Могла предугадать каждое его движение. Как сейчас, когда он устроился на широком подлокотнике ее кресла, хотя рядом стояло еще одно кресло и диван.
Гарм свернулся клубком в углу, уткнув нос в лапы, и прикрыл глаза, собираясь спать.
Люк наклонился и заглянул Робин в лицо.
— Что–то не так? — спросил он.
Робин молчала, неуверенная в том, что с ней происходит, но уверенная, что ей это не нравится.
— Не знаю, о чем вы говорите, — ответила она.
— Вы выглядите расстроенной. Я чем–то обидел вас? Потому что, если так…
— Все в порядке, — поспешила заверить его Робин. Он ни в чем не виноват, и менее всего в том, что она никак не может разобраться в своих чувствах. — Я просто сегодня немного устала. Наверное, будет лучше, если я…
— Еще рано идти спать. — Люк снова опередил ее, догадавшись, что она собирается сказать. Весь его вид говорил, что возражений он не потерпит. — Особенно одной, — добавил он, понизив голос.
Это было уже чересчур! Робин почувствовала, что ее лицо заливает краска.
— Тем более, — продолжил Люк, — что прошлой ночью вы, по вашим уверениям, прекрасно спали. Кстати, сегодня я заберу Гарма на ночь в свою спальню. На случай, если вы захотите выйти.
Робин не знала, где находится спальня Люка. И не хотела знать. Ее это ни в малейшей степени не интересовало.
Да что же с ней происходит? За свои двадцать пять лет Робин встречалась со многими мужчинами, хотя по–настоящему близка была только с Теренсом. И ни один мужчина не действовал на нее так, как Люк Харрингтон.
— Какого цвета ваши волосы? — неожиданно спросил он.
Его рука скользнула по спине Робин, пальцы зарылись в ее волосы, лаская их. Она чувствовала их теплое прикосновение каждой клеточкой кожи, и по ее спине пробегала дрожь.
— Черные? — полувопросительно произнесла Робин, стараясь не замечать откровенной чувственности его движений.
Люк улыбнулся, приподнимая на ладони густую массу вьющихся прядей.
— Я бы описал этот цвет, как цвет черной вишни. У ваших волос необычный красноватый отлив.
Он наклонился так близко к ней, что она чувствовала тепло его дыхания и легкий запах одеколона, которым Люк пользовался после бритья. Стиснув зубы и закрыв глаза, Робин молила только об одном: чтобы он оставил ее волосы в покое.
— Вам неприятно, когда я так прикасаюсь к вам? — негромко спросил он.
Неприятно? Это было совсем не то слово. Все тело Робин горело как в лихорадке, дыхание прерывалось, но нет, это было не неприятно.
— Нет, конечно, — выдавила она. — Я хочу сказать, я не привыкла, чтобы ко мне так прикасались, но это не значит…
— Вам неприятно, — заключил Люк, заглядывая ей в глаза.
Он отнял руку от ее волос и резко поднялся.
— Мы, кажется, собирались смотреть телевизор, — робко напомнила Робин, желая положить конец возникшему напряжению.
— Собирались, — кивнул Люк, задумчиво рассматривая ее. — Скажите, Робин, почему вы так нервничаете?
Потому, что она не могла справиться с чувствами, которые Люк пробуждал в ней. Она, вышедшая замуж по любви и считавшая себя зрелой двадцатипятилетней женщиной!
Может, это воздух Франции так подействовал на нее? Недаром французов считают самой любвеобильной нацией в мире, ведь они дышат им с рождения!
— Несмотря на неудачное начало нашего знакомства, сегодня мы с вами провели отличный день, — мягко сказал он.
— Да, сегодня было хорошо, — ответила Робин. — По крайней мере, мне, — поспешила она добавить, считая себя не вправе говорить за Люка. — Просто…
Что — просто? — спросила она себя. Просто я не в силах смотреть на Люка всего лишь как на брата Дотти? Просто я никогда до сих пор еще не встречала такого мужчину? И просто не хотела бы встретить другого?
Она чувствовала, что такие мысли выглядят предательством по отношению к Теренсу, предательством по отношению к их любви, к их недолгому браку. Как могла она так сильно желать незнакомого — ведь она действительно почти не знала Люка — мужчину после тех счастливых месяцев, которые провела с Теренсом!
— Робин…
Люк одним движением оказался рядом с ней. Он опустился на одно колено возле ее кресла и заглянул ей в глаза.
Она словно обратилась в ледяную статую. Не в силах шевельнуться, Робин зачарованно смотрела, как лицо Люка приближается к ее лицу.
— Не думаю, что это хорошая идея, Робин… — хрипло произнес он, наклоняясь все ниже.
Его руки жестко легли ей на плечи, и он притянул к себе ставшее вдруг податливым тело. Медленно, словно боясь упустить хоть каплю сладкого нектара, он коснулся ее губ своими. Робин чуть слышно застонала, отвечая на поцелуй. Прикрыв глаза и опустив руки, она была словно мягкий воск в его объятиях, и таяла, таяла…
— Ты прекрасна, — прошептал Люк, на мгновение отрываясь от нее, чтобы тут же с новой страстью приникнуть к ее губам.
Она действительно чувствовала себя самой прекрасной, самой желанной и лишь теперь по–настоящему живой. И вдруг осознала, что так оно и есть. Все ее чувства умерли со смертью Теренса, умерли для того, чтобы сейчас возродиться с новой силой.
— Робин, — негромко позвал Люк.
Она открыла глаза и встретила его взгляд, счастливый и немного удивленный, словно он тоже почувствовал возрождающуюся в ней жизнь и спрашивал себя, неужели он мог быть причиной этого чуда.
— Не надо, не говори ничего, — прошептала она, прижимаясь к его груди.
— Тогда скажи мне, чего ты хочешь. — В его голосе звучала бесконечная нежность.
— Люк, я…
— Эй, есть тут кто живой?!
Гарм вскочил и бешено залаял. Но его тонкий длинный хвост метался из стороны в сторону, показывая, что пес узнал этот звонкий голос и очень рад ему.
Робин застыла словно изваяние. Затем, очнувшись, вскочила с кресла и метнулась в сторону от Люка, который в тот же момент тоже оказался на ногах. Застигнутые врасплох, они боялись смотреть друг на друга и на дверь, из–за которой доносился приближающийся стук каблучков. Еще мгновение, и…
— Сюрприз!
Дверь распахнулась так резко, что ударилась о стену. Дотти, запыхавшаяся и улыбающаяся, стояла в проеме, приветственно раскинув руки.
— Мне удалось вырваться на целых восемь часов раньше! — радостно сообщила она. — Я только что с самолета.
