Я не плачу, пока мы едем машине до дома, только вздрагиваю от звонка будильника. Если бы не вторжение брата, я бы только сейчас проснулась в объятьях Оуэна, он поцеловал бы меня и предложил отключить будильник, запретить все будильники мира или что-то в этом духе. Он сгреб бы меня и не отпускал, превозмогая боль в ребрах, потом появился бы Аарон в полотенце, обернутом вокруг бедер, но это утро было другим. Отключаю будильник, убираю телефон. Мы едем молча. Грегори с силой сжимает руль.
Я не плачу, пока мы собираем мои вещи в чемодан. Брат сказал, что мне следует пожить некоторое время у него. Почему? Никто и ничего не говорит, будто я не часть этой истории, а неживая декорация. Я не плачу, когда Грегори наливает чай в кухне своего дома и ставит передо мной тарелку с печеньем. Он много говорит, но я не слушаю его, когда он понимает, что сейчас я не готова к диалогу, уходит на работу.
Я иду в комнату, чтобы зарыться под одеяло, и плачу только, когда остаюсь одна и открываю телефон: «Оуэн исключил вас из чата».
9
За весь день я ничего не съела, не спускалась вниз, не брала трубку, если мне звонили. Я только предупредила начальника, что опять заболела. Босс фыркнул, поругался, положил трубку. Грегори звонил раз пять, говорить с ним я не могла. Звонила даже Вероника, но и ей я не ответила. Я никого не хотела видеть и слышать, а только лежала в той же позе, в которой застала меня новость о том, что мне больше не место в нашем чате на троих. Я видела, что Оуэн и Аарон по очереди бывают в сети, я хотела им написать. Аарон бы ответил, Оуэн скорее всего нет. Но что я могла сказать, все слова выглядели нелепицей. Это не брат меня отобрал у них, а Оуэн выставил, и Аарон позволил ему.
Вероника была права, это самые худшие мои отношения. Они хуже чем то, что было с Патриком, или Джеком. И определенно хуже связи с женатым ирландцем с жутко-непроизносимым именем. Это даже хуже года отношений с наркоторговцем Ричардом.
Вероника… Как только думаю о ней, она звонит. Мне очень хочется взять трубку, но рассказывать что произошло, объяснять, говорить и опять плакать… Нет, у меня на это нет сил. Она звонит еще раз, а потом присылает сообщение: «Я все знаю, приедем с Катрин вечером». Я снова реву навзрыд, пока силы окончательно не оставляют меня, и я засыпаю. Мне снится какой-то неприятный сон, меня таскают за руки по земле, несут куда-то против моей воли, я кричу, но меня никто не слушает, я сопротивляюсь, но всем все равно. Меня будит телефонный звонок, хватаю телефон в надежде увидеть одно из двух заветных имен. Но это Вероника, но я рада ей, мой жуткий сон прервался, и даже самый кошмарный день лучше провести с подругами, а не в одиночестве.
— Открывай, — только и произносит она.
Вероника и Катрин вваливаются в дом с едой в пакетах, еще там что-то звенит, скорее всего пиво. Они по очереди меня обнимают и ничего не говорят, это то, что нужно. Вот бы так весь вечер провести. Ничего не обсуждать, ничего не выслушивать, только смеяться, пить и не помнить обо всем.
Подруги уже бывали у Грегори дома, поэтому быстро находят кухню, звенят посудой. После небольшого прилива сил, я снова заваливаюсь на диван, мне тяжело говорить и двигаться. Еда появляется на столике в гостинной. Грегори будет злится, он не разрешает таскать еду по дому, говорит, что я уже немаленькая, чтобы так делать. Поэтому у него такая идеальная чистота, еще, конечно, потому что к нему раз в неделю наведывается домработница. Плевать, пусть здесь будет бардак, он заслужил это.
Пахнет бульоном, наверное, варила Катрин. Еще много бутылок и закуски заставляют весь стол, Вероника никогда, даже дома, не использует подстаканники, которые у брата возведены в культ. На это тоже плевать.
— Грегори сказал, что скорее всего ты ничего не ела, поэтому я приготовила тебе суп. Ты его любишь, поешь, — ласково произносит подруга, и я не могу ее обидеть, встаю и беру тарелку и ложку. Я пью бульон, девочки поглощают алкоголь.
— Ты уже в курсе всего? — обращаюсь к Катрин, на что она кивает. Теперь уже неважно, кто ей рассказал Вероника или брат, неважно и то, как она к этому относится, потому что ничего уже нет — полиаморное трио перестало существовать.
— Тебе не стоит так убиваться, все пройдет, и раны затянутся, — говорит она ласково и касается плеча.
У меня в груди будто образовалась дыра, сквозь нее ходит ветер, а внутри все мерзнет от сквозняка. Не описать словами, как мне больно. И от добрых слов, от присутствия и заботы рана затягивается, постепенно уменьшается, и я будто согреваюсь и снова могу дышать. — Как ты думаешь, он на самом деле был замешан в изнасиловании? — спрашивает Вероника, у нее совершенно нет чувства такта. Катрин начинает кашлять, потому что она поперхнулась, видимо, не вся история была ей известна.
— Спасибо, это очень вкусно, — ставлю тарелку на стол, съев лишь половину, и ложусь обратно на подушки. Я надеялась, что мне станет легче сегодня, но мои надежды не оправдались.
Катрин кивает в ответ, они обе испытывающе смотрят на меня, ждут ответа. Я отрицательно мотаю головой.
— Я не верю, что она на такое способен.
— Любовь делает нас слепыми.
— Дело не в этом! Они не такие, они лучше, чем могут показаться, вы просто не знаете, они правда заботились обо мне. Если бы не Оуэн и Аарон меня бы с вами не было, Ричард прикончил бы меня в тот же день, когда я его бросила! — говорю я, а потом будто начинаю задыхаться, часто дышать, воздуха не хватает.
— Они подвергли тебя опасности, Грегори все рассказал, Веронике, а она мне, — Катрин раскрывает цепочку, по которой двигались новости обо мне. — Я знаю, что ты могла пострадать из-за них.
Я молчу, прикрыв глаза. Я закрывала на это глаза, но в этом есть правда. Возможно, не встреть я их, Аарон не врезал бы Ричарду, и тот не стал бы мне мстить. И всего этого не произошло… Если бы не они…
— Они ввязываются в опасные игры с наркоторговцами, — Катрин не унималась, — а этим должны заниматься профессионалы, такие как твой брат. И ты веришь, они тебя защищали или действовали в лучших целях, а ты не думала, что они просто убирали конкурентов. Они тоже могут быть частью этого криминального мира. Один насильник, другой наркоман.
Она говорит словами брата. Я хочу ее поправить и сказать: «Один подозреваемый в деле об изнасиловании, второй бывший наркоман». Потом думаю, что в этом нет совершенно никакого смысла. На них клеймо, им не отмыться. Люди судят о внешности, доверяют прошлому больше, чем настоящему и не дают людям второго шанса. Может, это правильно, но не с ними. Аарон и Оуэн заслуживают его.
— Они тебя не били, не принуждали принимать наркотики? — спрашивает Вероника осторожно, видимо, чтобы добить меня окончательно.
— Господи, конечно нет! — чувствую, как злость заполняет меня, лучше бы я оставалась одна, пусть бы мне слились самые ужасные кошмары, но только не вот это все.
— Скоро ты отправишься, забудешь обо всем, и жизнь войдет в нормальное русло. — Катрин пытается смягчить те суровые речи, которые она произнесла только что. И было бы здорово, если бы она на этом остановилась, если бы мы прекратили говорить об этом вовсе, но она продолжает. — Хорошо, что брат спас тебя от этих отношений. Сама посуди, оставаться с ними, даже если они святые люди, это тупик. Ты никогда не сможешь их представить бабуле, тете и отцу. Они просто не поймут этого, для них это ненормально. Мы с Вероникой всегда тебя поддержим, даже несмотря на то, что я против, я не стала бы мешать твоему счастью, я бы промолчала и закрыла глаза на все, потому что это твоя жизнь. Мы бы встречались, ходили бы на двойные свидания, я даже Джейкоба попросила не ерничать на эту тему. Но это только мы с Вероникой тебя поддержим, может, кто-то из коллег. И все… Остальной мир будет против вас, вам не дали бы спокойной жизни. Ты знаешь, в некоторых штатах даже геям живется непросто, а тут вы со своим трио. А что дальше. Допустим, вы живете вместе год, два, пять. А дети? А свадьба? Ничего этого с тобой не случится? Двоя тебя у алтаря ждать не могут. А детям ты скажешь, что у них два папы? Оливия, это не правильно. Поэтому, слава богу, Грегори вовремя все остановил. Ты хорошая умная девушка, найдешь себе достойного парня, и все у вас будет хорошо.
