крюк, а ноги при этом ватные.
— Но били… — наклоняет она голову.
— Да.
Боль давно перестала быть для меня чем-то удивительным, наверное, поэтому не испытывая ее, я так кайфую.
— Я не знаю, что происходит между тобой и моим сыном, — кивает она на рюкзак, пока я ловлю воздух, как рыба на песке. — Он не говорит, а тебе сказать гордости не хватит. Только спрошу. Разве унижение от его мажористой задницы стоит того, чтобы уйти в никуда? Чтобы не попытаться стать человеком, заиметь дом, друзей, будущее, а не просто остаться сексуальной блондинкой с темным прошлым без документов? Стоит?
Именно в этот момент я понимаю, что Мелисса мне нравится. Она не дура, она все заметила. Все поняла. И дело не в том, что она права, и мне лучше перетерпеть, а в том, как она назвала своего сына.
Хотя мудак подошло бы больше.
— И чтобы совсем тебя порадовать, скажу, что Юра Никите запретил заниматься с тобой сексом, — да ладно?! — Не смотри так. Сумма, потраченная на тебя, выходит за все пределы разумного, а Никита явно не сразу тебя узнал.
Вот даже как… Какие удивительные подробности.
— А чем ему грозит секс со мной? — спрашиваю тихо, пока в голове зреет план мщения. Отчаянный такой, опасный, особенно учитывая, как долго и часто я собираюсь держать Никиту возбужденным.
— Проездной на метро… — со смешком говорит Мелисса, и я фыркаю. Он будет сдержан как никогда. Это интересно. Это прыскает в кровь адреналин. Значит папаше надо застукать нас, и Никита останется без машины.
Парень, ты хоть понимаешь, что ты попал?
— На сколько? Мне же надо знать ставки.
— Пока не заработает на машину сам, — подмигивает мне Мелисса, и я впервые ей искренне улыбаюсь. — Спускайся на ужин. Там собрались взрослые, серьезные дяди, так что у нас будет время посекретничать.
— Я бы не хотела…
— Твое отсутствие вызовет массу вопросов, а так я представлю тебя как свою помощницу… Как тебе такая идея?
— Благотворительность?
— Да, — кивает Мелисса. — Будем выбивать деньги из толстосумов для сиротских приютов и больных детей. Чем больше у нас подотчетных ребят, тем меньше шансов у них повторить твою судьбу.
Вспоминая отношение Юры ко мне и желание скорее избавиться, задаю последний вопрос перед тем, как хозяйка дома уходит.
— А Юрий. Ваш муж. Для него благотворительность это цель его служения народу или маркетинговый ход?
Мелисса останавливается, барабанит тонкими наманикюренными пальцами по косяку. И только спустя десять долгих секунд поднимает на меня взгляд. В нем столько боли, столько желания быть понятой и прощеной.
— Я люблю мужа. Очень давно и весьма болезненно. Я могу простить ему практически все. Даже не так. Я могу простить все. Я стараюсь делать его лучше, но, когда мужчина всю жизнь барахтается в грязи, ему сложно быть… Нормальным. Как и любой другой бизнесмен он со временем приобрел двойные стандарты. И именно это передал сыну. Дочь я стараюсь в это не вмешивать, она, как ты заметила, растет…
— Как аленький цветок, — подсказываю я.
— Да. Я не оправдываю их, лишь прошу понять, что ягненок в мире волков не выживет. И эту истину Никите внушил отец. У него была цель когда-то найти тебя, но в какой-то момент…
— Не объясняй, я не хочу знать судьбу бедного мальчика, потерявшего подружку и из-за этого обозлившегося на всех женщин. Просто это смешно, учитывая, что порой на самом деле переживают дети.
— Я это понимаю…
— Но ответ на мой вопрос…
— Маркетинг, Алена. Для него уже очень давно маркетинг… Пусть он обманывает сам себя. Но мне со стороны виднее.
— Спасибо за честность, — поджимаю губы и хочу отвернуться. Хочется кричать от того, как быстро добро становится инструментом власти. Как быстро белый снег желтеет, потому что кому-то захотелось помочиться…
— Спасибо, что выслушала. Я не каждому могу это рассказать, — улыбается она и кивает на шкаф. — Надень синее, что я тебе подарила. Если собралась мучать моего мальчика, делай это с шиком. А я буду наслаждаться. Поверь, он привык иметь все, что хочет…
А меня он очень сильно хочет.
— Спасибо Мелисса… — бросаю я рюкзак, который весь разговор висел на плече, словно признак моих сомнений. Теперь их не осталось. — Ужин в семь?
— Думаю, тебе можно немного подзадержаться, — подмигивает она, закрывая за собой дверь.
Я же подхожу и щелкаю замком. Теперь буду закрывать и по уходу. Хочу пройти в душ, но слышу через открытое окно русский мат. Любопытно…
Подхожу осторожно, чтобы даже движением шторки не выдать себя, и выглядываю наружу.
Как раз в тот момент, когда Никита силой запихивает Камиля в красную спортивную тачку. И тот со смехом заводит двигатель, кидает: «Ебнутый Отелло» и уносится. А я отчетливо наблюдаю, как Никита разминает пальцы.
То есть сказать «заткнись» другу он не мог, чтобы я, не дай бог, не подумала, что он меня защищает, а ударить Камиля за наглость без свидетелей — пожалуйста.
Злишься, что не возьмешь то, что так хотел? Злишься, что мое тело больше вне твоего доступа?
Он словно слышит мои вопросы, поднимает взгляд и долго, напряженно вглядывается, а я растягиваю губы в хищной улыбке, прекрасно понимая, что очень скоро мальчик останется без любимой машинки.
Потому что моя зависимость от него и его тела прямо пропорциональна его зависимости от меня.
Берегись, Никита. Лучше всего я умею убегать и прятаться, но еще лучше — соблазнять.
Дожидаюсь, пока он зайдет в дом и выхожу из укрытия. Снимаю купальник и долго рассматриваю свое тело в зеркало, представляя, как на нем будет смотреться синее трикотажное платье с клеш от колен. Особенно представляя, сколько раз Никита захочет порвать его в клочья.
Нет ничего лучше, чем бродить рядом с голодным зверем, который не может тебя укусить.
— Впервые чувствую себя глупо из-за совета, — тихо шепчет мне Мелисса, и я поднимаю глаза. Ну, ясно. Её волнуют взгляды присутствующих, особенно Никиты. Он разве что вилку не погнул в своей руке. Но мне и дела нет, потому что курица в сливочном соусе тает во рту. А когда слизываешь с пальцев остатки, кажется, что попала в рай. И не важно, что при этом серьезные мужские разговоры то и дело прерываются.
— Не волнуйся, мне все равно.
— Ну тебе-то понятно, — тихо усмехается Мелисса, — а мужчин скоро придется выносить.
Я пожимаю плечами, отпивая вина из пузатого бокала. Что бы еще съесть?
— Ты не наелась? — спрашивает сквозь зубы Никита через стол,
