на указанный ею седьмой этаж, оба убиваем друг друга глазами. Её блестят вулканическим извержением, а мои — я не знаю что транслируют мои, но внутри меня творится хаос. Меня швыряет в такой жар, что еле на месте стою. Чувствую, что слишком сильно сжимаю её руку и ослабляю хватку, хотя самого выворачивает от потребности сжать сильнее. Наорать. Твою ж мать, эта бестия порождает во мне один сплошной негатив!
Двери открываются, но Оля не спешит выходить. Приходится и на этаж её вытаскивать.
Не дожидаясь пока найдёт ключи, давлю на звонок, предположительно её квартиры, потому что она с опаской поглядывает прямо на цифру сто двадцать. Боится, что родители сейчас ругать будут? Или стесняется, что это произойдет при мне? Ничего, ей полезно взбучку устроить!
По ту сторону двери раздаётся какой-то грохот, потом мужской смех, и через секунду дверь открывается. С порога на меня нетрезвым взглядом смотрит какой-то мужик.
Не понял… Я не туда позвонил?
Плывущий мужской взгляд перетекает с меня на Олю и пытается сфокусироваться.
— Осипов, — орёт вдруг он, отчего Олька вздрагивает, — тут твою дочуру привели.
— Кто привёл? — изнутри доносится второй нетрезвый голос, — иду!
Это что такое вообще?
Перевожу ничего не понимающий взгляд на Олю, и чувствую, как внезапно давит в районе грудины. По её щеке стекает слеза, которую теперь уже она спрятать не пытается.
— Он уже уходит, — говорит сорвавшимся голосом, не смотря больше на меня. Только локоть вырывает из моих пальцев, — можно я войду домой?
— Конечно, Оленька. Ты что ж так долго гуляешь? — чешет живот пьянь, провожая её склизким взглядом, — А ты парень домой бы шел. Спасибо, что подвез малышку.
Малышку?
Закрывает дверь, но мне удаётся услышать напоследок:
— Олька, я не понял, а где это ты шляешься так поздно?
Оля
— Я кому вопрос задал?
Пьяный голос отца звучит громче обычного. Да и выглядит он хуже, чем я привыкла. Из-за того, что я стараюсь приходить домой за полночь, когда он спит, я уже успела забыть как он отвратителен в состоянии опьянения.
— Пап, у нас конкурс танцевальный был, — смахиваю слезу со щеки и пытаюсь пройти к себе в комнату.
— До одиннадцати ночи конкурс был?
— А пусть дыхнёт, — советует его собутыльник, чей взгляд оседает на моей коже липким осадком.
Я видела его всего один раз, несколько дней назад, когда он уходил от нас перед возвращением мамы, но уже тогда мне не понравился этот человек. В отличии от других знакомых отца, он смотрел на меня иначе. Вот, как и сейчас — скользко, оценивающе, скользя глазами по лицу, и ниже.
Обхватываю себя руками в попытке спрятаться от неприятного взгляда и отодвигаюсь к стене.
— Вы всё равно ничего не почувствуете, — бурчу тихо.
Где папа только находит этих всех пьянчуг? Не удивлюсь, если они таскают у нас из квартиры всё, что под руку попадётся, но отцу же плевать. Главное — это с кем рюмку разделить, ведь из его бывших друзей у него никого не осталось.
— Ты мне поговори! — рявкает папа, преграждая мне рукой путь.
Господи, да дайте мне уже пройти!
— Пап, я устала! Можно я пойду спать? — устало прошу.
— Сначала расскажешь где была!
— Да ладно, что ты орёшь на девчонку? Пришла и хорошо, — встревает мужик, протягивая ко мне руку и беря за плечо.
Я напрягаюсь и в кокон сбиваюсь. Пытаюсь отшагнуть, но некуда. Дергаю плечом, но пальцы только сильнее впиваются в кожу.
Сердце от страха начинает громко колотиться, потому что мужик этот ближе подходит и встряхивает меня.
— Женская рука в доме — это хорошо! Она и помочь нам может. Вон закуска заканчивается, а Оленька нарежет. Да?
— Мне завтра на уроки рано вставать.
— И что? Тяжело отцу помочь?
От упрека в чужом мужском голосе у меня на спине выступает ледяной пот.
— Не трогайте меня пожалуйста!
— Чего? — возмущается он, не убирая руку. — Ты это на что сейчас намекаешь, соплячка?
Да тут и намекать не надо, и так всё понятно. Мне… но только не папе, потому что он не видит в этом диалоге ничего страшного, судя по всему.
Ответить я не успеваю. В дверь раздаётся звонок, а потом следует громкий стук.
— А это кого принесло? — хмурится папа, проходя мимо нас и тем самым заставляя своего друга наконец убрать руку с моего плеча.
Я на всех парах ретируюсь в спальню и закрываю дверь на замок. От страха сердце бьется так громко, что я едва различаю голоса. Ладони дрожат, колени ватные. Если это ещё какие-то дружки, то замок мне не поможет. Дождусь, когда они уйдут на кухню и убегу в подъезд. Уж лучше там на ступенях пережду, чем здесь — сидеть и не знать чем может закончится эта ночь и кому из них заблагорассудится попасть ко мне в спальню.
— Ты кто такой я повторяю? — папин повышенный голос долетает до меня сквозь вату, забившую уши.
— Оля где?
Застываю, потому что в первую секунду кажется, что я ослышалась.
— На кой тебе моя дочь?
— Так это он привёл её, — следует голос собутыльника.
Не послышалось… Давид.
— Что? Значит, это с тобой Олька шляется?!
— Где она? — игнорирует их нападки Дав. — Оля!
Требовательно зовёт, а я сильнее лопатками в дверь утыкаюсь. Зачем он это делает? Сам же затолкал домой. Когда просила не везти меня сюда, он злость извергал и рассказывал, как ему на меня плевать. А теперь что? Глаза начинают жечь слезы от стыда и обиды.
— Вали отсюда, парень! — заплетающимся языком кричит папа.
— Или мы поможем, — добавляет тот второй.
— Я никуда не уйду, пока Оля сюда не выйдет!
— А ты кто такой? Хмырь её что ли?
— Да что ты с ним говоришь?! За шиворот и с лестницы, а то стоит тут строит из себя хрен знает кого.
— С лестницы улетишь ты, если ещё раз назовёшь её малышкой!
— Чего?? Учить меня будешь?!
Господи!!!
Дрожащими пальцами открываю дверь как раз в тот момент, когда папин знакомый закатывает рукава и идёт прямо на Давида.
— Не надо, — прошу, а у самой голос срывается.
Сердце от волнения трепыхается, как птица в клетке. Не хватало только, чтобы он пострадал от этого пьяницы.
— Оля, это кто? — папа оборачивается ко мне, а Давид в этот момент грубо оттолкнув грузное тело знакомого, и усадив его на скамейку в прихожей, протягивает руку и хватает меня за локоть.
— Идём, — протаскивает к двери.
— Стоять, — дергает
