Хелен Филдинг - Бриджит Джонс. Без ума от мальчишки

Ознакомительная версия.

– Играю в «кто кого переглядит», – ответила Мейбл.

– С кем? – удивился Билли.

– Со стулом, – ответила моя дочь таким тоном, словно речь шла о чем-то абсолютно очевидном.

Мы с Билли дружно захихикали, потом он вдруг замолчал и посмотрел на меня:

– Ты снова смеешься, мама?

61 кг: позитивных мыслей – 0; романтических перспектив – 0.

22:00. Возвращаюсь на круги своя. Только что приехала с ежегодной коктейль-вечеринки в честь объединенного дня рождения Магды и Джереми. Неприятности начались с того, что я опоздала на целых двадцать минут, потому что никак не могла застегнуть молнию на платье, хотя на занятиях йогой провела не один час, пытаясь сцепить руки за спиной на уровне лопаток и при этом не пукнуть (это очень трудно!).

А уже на крыльце меня настигли воспоминания. Сколько раз я поднималась на эти ступеньки вместе с Марком? Мы приезжали сюда и просто в гости, и чтобы поделиться с друзьями радостной вестью о моей беременности, и потом, уже с маленькой Мейбл, которую мы несли прямо в ее специальном автокресле… С Марком мне всегда было интересно и легко. С ним я никогда не бывала озабочена тем, что на мне надето, потому что перед выходом он всегда смотрел, как я примеряю то одно, то другое платье, и помогал в нужный момент остановиться – и выбор всегда оказывался правильным (и он застегивал на мне все молнии), к тому же Марк никогда не говорил мне, что я толстая. Если я совершала какую-нибудь глупость, он находил легкие, приятные слова, чтобы развеселить и утешить меня, и всегда вставал на мою защиту, умело парируя любые едкие замечания в мой адрес (которые порой обжигают, словно медуза).

Из дома доносились смех и музыка, и я почувствовала острое желание удрать, но тут дверь распахнулась, и на крыльцо вышел Джереми.

Я сразу поняла – он чувствует то же, что и я. Да и что он мог почувствовать при виде зияющей пустоты рядом со мной? Где Марк? Где его лучший друг?!

– А, вот и ты! Отлично, – сказал Джереми, кое-как справившись с острым приступом боли, которая пронзала его каждый раз, когда он видел меня одну. Джереми, впрочем, всегда держал себя в руках, как и подобает выпускнику привилегированной частной школы. – Проходи. Ужасно рад тебя видеть. Как дела? Как дети? Растут?..

– Нет, – отрезала я. – Они убиты горем и останутся карликами на всю жизнь.

Пусть Джереми и учился в привилегированном учебном заведении, он, по-видимому, никогда не читал книг по философии дзен и понятия не имеет, как это – жить текущей минутой. И не только жить самому, следуя карме и обстоятельствам без борьбы и ропота, но и давать такую же возможность другим. Впрочем, на несколько мгновений Джереми все же смог позабыть о необходимости произносить пустые, вежливые слова, и в течение нескольких секунд мы просто молчали, ведя безмолвный диалог – две обнаженных, страдающих души, связанных общей болью.

Наконец Джереми слегка откашлялся и продолжил как ни в чем не бывало:

– Ну, что ж ты стоишь? Проходи! Будешь водку с тоником? Позволь твою куртку… О-о, великолепно выглядишь!

Он провел меня в знакомую гостиную, и Магда приветственно махнула мне рукой от стола с напитками. Я познакомилась с ней еще в Бангорском университете, так что она, как ни крути, моя самая стародавняя подруга.

Оглядевшись по сторонам, я увидела и другие знакомые лица, которые были мне близки и до́роги еще с той далекой поры, когда мне перевалило за двадцать, – бывшие «Слоун-Рейнджеры», молодые аристократы и аристократки, которые теперь повзрослели и постарели. Все парочки, которые одна за другой – словно кто-то запустил цепную реакцию – переженились еще лет двадцать назад, все еще оставались вместе: Космо и Финни-Винни, Пони и Хьюго, Джонни и Мафти. И стоило мне их увидеть, как меня тотчас посетило то же самое чувство, которое не оставляло меня бо́льшую часть этого времени, – чувство, будто я попала в чужой – и чуждый мне – мир. Теперь я не могла даже принять участия в общем разговоре, потому что находилась на совершенно ином жизненном этапе, хотя и была их ровесницей – как будто время раскололось, сдвинулось, и меня унесло в другую эпоху, намного раньше или позже той, в которой существовали они.

– О, Бриджит, привет! Сто лет не виделись! Господи, как ты похудела! Как дела?

Потом в устремленных на меня взглядах мелькнуло понимание, точнее – воспоминание о моем вдовстве, обо всем, что случилось, и разговор сразу изменился:

– Как дети, Бриджит? Как они поживают? Учатся? В школе все в порядке?

Все сказанное, впрочем, ни в коей мере не касается Космо – самоуверенного, хотя и ставшего похожим на вареное яйцо на ножках финансового директора какого-то фонда, который оглушительно проревел мне прямо в ухо:

– А-а, Бриджит, по-прежнему одна? Никого себе не подцепила? Странно, ты выглядишь просто сногсшибательно. Ну и когда мы снова выдадим тебя замуж?

– Космо! – с негодованием воскликнула Магда. – Заткнись!..

К счастью, положение вдовы выгодно отличается от положения тридцатилетней холостячки. Последнее все считают исключительно твоей виной, что дает Самодовольным Женатикам основания болтать все, что вздумается, тогда как общаясь с вдовой, они вынуждены держаться более или менее в рамках. Впрочем, как я уже говорила, к Космо это ни в коем случае не относится.

– А что я такого сказал?! – возмутился он. – По-моему, времени прошло достаточно, не так ли? Нельзя же носить траур вечно!

– Нет, но…

– Когда женщина среднего возраста вдруг оказывается одна, ей бывает очень нелегко, – вмешалась Винни.

– Этих слов не произносим, – промурлыкала я, стараясь подражать Талите.

– …Я хотела сказать – возьмите, к примеру, Бинко Каррадерса. Он, скажем прямо, не красавец, но когда от него ушла Розмари-Вторая, у него не было недостатка в женщинах. Они на него буквально бросались. Пачками!

– Вот именно, бросались! – с воодушевлением подхватил Хьюго. – Рестораны, театры и прочее… В общем, натуральная «сладкая жизнь» – спокойная, приятная, обеспеченная. Причем на чужие деньги…

– Да, но ведь все они были женщинами определенного возраста, я не путаю? – уточнил Джонни.

Р-р-р! Ненавижу это выражение «женщины определенного возраста»! Оно еще хуже, чем «женщины среднего возраста», – презрительно-покровительственное, оскорбительное, уничижительное и сексистское. Ведь про мужчин почему-то никогда не говорят, что они, мол, «определенного возраста»! Я, по крайней мере, ничего такого не слышала.

– Что-то я не пойму, что ты хочешь сказать, – приподняла брови Винни.

Ознакомительная версия.