я жива и здорова.
— Я спрошу у Рафаэля, но не надейся. Он не разрешит.
Гвидо берет телефон, нажимает на контакт в списке — я полагаю, его брата, — и подносит его к уху. Его голос меняется от спокойного до раздраженного и быстро переходит в гнев, когда он спорит по-итальянски. Когда Гвидо передает мне телефон, его лицо пылает от ярости.
— Мисс Петрова, — сварливо говорит Рафаэль с другого конца. — Я тебя слушаю, только давай побыстрее. У меня совещание.
— Я хочу позвонить семье.
— Да, Гвидо сказал мне. — В трубке раздается странный булькающий звук, а затем приглушенный стон. — Это не входило в наш договор.
— Мои родители должны знать, что со мной все в порядке. Они, наверное, с ума сходят, не получая от меня ни весточки за последние три дня. Пожалуйста, я просто…
У меня в ухе раздается пронзительный вопль, и я быстро убираю телефон. В изумлении смотрю на него, а крики продолжаются, громкие и четкие, несмотря на выключенную громкую связь, пока не переходят в хныканье.
— Я помешала тебе выбивать из кого-то душу? — спрашиваю, осторожно возвращая телефон к уху.
— Stai zitto!(Перев. с итал.: Заткнись!) — рычит Рафаэль на того, кто находится на другом конце. — Возможно. Тебе понравился подарок, vespetta?
— Ты спрашиваешь меня об этом сейчас? — Я удивленно поднимаю брови. — Если скажу «нет», ты разрешишь мне позвонить домой?
Очередной крик раздается из того места, где в данный момент находится мой похититель, но на этот раз более приглушенный.
— Нет.
— Тогда мне очень понравилось, — отвечаю я.
— Рад это слышать. Можешь позвонить своей семье. Только без подробностей о том, где ты и как сюда попала, а то мало ли что случится. Capito?(Перев. с итал.: Поняла?)
— Да.
— Ну вот и славно. Дай Гвидо трубку.
Судя по кислому выражению лица Гвидо, когда передаю ему телефон, он недоволен решением Рафаэля. Они спорят еще почти минуту, прежде чем брат Рафаэля передает трубку обратно мне.
— Двадцать секунд, — рявкает Гвидо. — И говорить будешь при мне.
Я смотрю на экран, размышляя, кому звонить — маме или папе. Папа, несомненно, выйдет из себя и начнет орать, требуя сказать, где нахожусь. Я не смогу вымолвить ни слова, пока он не закончит. Мои двадцать секунд будут потеряны. Значит, мама.
Мои пальцы дрожат, пока набираю цифры, и когда линия наконец соединяется, я чуть не срываюсь и не начинаю плакать. Я теряю драгоценные пять секунд, пытаясь взять себя в руки, прежде чем успеваю произнести хоть слово.
— Привет, мам.
— Вася? — доносится из трубки мамин надрывной голос. — Боже мой! Где ты, малышка?! Мы тут с ума сходим…
— Я в порядке, мам. Слушай, я не могу долго говорить. Просто хотела, чтобы ты знала, что со мной все в порядке и что через пару недель я вернусь домой.
— Что? Скажи мне, где ты! Сейчас же!
— Я позвоню через несколько дней, хорошо? Люблю тебя.
Я едва успеваю договорить, как Гвидо выхватывает телефон у меня из рук и обрывает связь.
— Время вышло. Нельзя рисковать, чтобы они отследили звонок.
В его голосе сквозит самодовольство, как будто забрать у меня телефон — это самое приятное, что он сделал за последнее время. Я скриплю зубами от силы, с которой их сжимаю. Либо так, либо позволить слезам вырваться наружу.
Но я не позволю этому хмырю увидеть, как плачу.
Я резко разворачиваюсь и иду к стенному шкафу на противоположной стороне кухни, по пути прихватив стул у обеденного стола. Проклятая штука, видимо, из цельного дерева, потому что весит целую тонну. К тому времени как добираюсь до места назначения, мои руки болят от тяжести громоздкого предмета. Я ставлю стул рядом со шкафом, забираюсь на него, затем начинаю доставать с верхней полки стеклянную посуду и ставить ее на стол.
— Что ты делаешь? — спрашивает Гвидо за спиной.
Я не обращаю на него внимания, сосредоточившись исключительно на своей задаче реорганизации. Только так смогу отвлечься от беспокойства о семье.
Вслепую освобождаю шкафы от чашек и стаканов, которые бессистемно расставлены на одной полке, и от столовых приборов вперемешку с бокалами для коктейлей.
— Какой ужасный беспорядок, — бормочу, переходя к средней полке. Там даже есть подставки для тортов!
— Я спрашиваю, какого хрена ты делаешь? — недовольно восклицает Гвидо рядом со мной и захлопывает дверцу шкафа, едва не задев мои пальцы.
Не отрывая глаз от его руки, я делаю глубокий вдох и встречаюсь взглядом с этим придурком. Он смотрит на меня с едва сдерживаемым презрением и злобой.
— У тебя ко мне претензии, Гвидо?
— Еще бы их не было.
— И какие же? — говорю твердо, но на самом деле едва держу себя в руках. При нормальных обстоятельствах я без проблем могу противостоять мужчинам с переизбытком тестостерона и придурковатым характером, но эта поганая ситуация оказывается слишком тяжелой. — Насколько знаю, я здесь не по своей воле.
Ноздри Гвидо раздуваются. Он наклоняется ко мне, заглядывая в лицо.
— Если из-за тебя убьют моего брата, я прибью тебя на хрен.
Две предательские слезы скатываются по моим щекам. Бросив на него решительный взгляд, я заставляю себя улыбнуться.
— Можешь попробовать.
Он стучит кулаком по шкафу и выбегает из кухни. Только после его ухода я опускаюсь на стол, сажусь между рядами стаканов и чашек и вытираю щеки.
Господи, во что я ввязалась?
И почему, черт возьми, мысль о том, что мой отец может убить Рафаэля, звучит не так заманчиво, как раньше?
Рафаэль
Великолепная.
Невозможно подобрать лучшего слова, чтобы описать женщину, сидящую со скрещенными ногами за моим столом и бормочущую про себя, пока ее пальцы летают по клавишам, устраняя беспорядок, который целенаправленно создала моя ИТ-команда. Митч уверял, чтобы разобраться с финансовой системой, понадобится несколько дней, учитывая, как тщательно они испортили программное обеспечение.
У нее же ушло пара вечеров и меньше десятка часов.
Сегодня вечером она работает над системой управления файлами, распутывая права доступа к подпапкам нашего хранилища данных. Судя по всему, это займет ее на неделю. Лучше бы парни Митча сделали свою работу как следует и хорошенько все зачистили, иначе полетят головы.
— Этот карандаш чем-то тебя обидел? — спрашиваю я, глядя на предмет, о котором идет речь.
Василиса откладывает карандаш, который грызла последний час, и бросает на меня недовольный взгляд.
— Нет. Он просто невольная жертва.
— Чего?
— Моего мыслительного процесса. Масштабы кластера, который я пытаюсь разрешить, колоссальны. Это расстраивает. Кто устанавливал тебе сетевое хранилище?
— Я понятия не имею, что такое
