Никиты, этот самый миг не просто удовольствие от поцелуя, а смесь неконтролируемых эмоций — жалости к себе, желания обладать, и острой, почти животной страсти. Его эйфория смешана с горьким осознанием собственных ошибок, с чувством вины и бессилия. Он понимает, что поцелуй был насильственным, но в этот момент он поглощён своим желанием, своим неконтролируемым порывом, который заглушает всё остальное. Это ощущение сродни наркотику, непреодолимому и опасное, заставляющему забыть обо всём, кроме этого момента, этого контакта. Он понимает, что Жанна не хочет его поцелуя, но он не в силах остановиться.
Несмотря на свой гнев, Никита всё же рухнул на землю, обессиленный ударом электрошокера. Жанны рядом уже не было. Она убежала, не оглядываясь, оставляя его лежать в темноте. Его тело обдало холодом, мускулы свело судорогой. Каждая клетка кричала от боли, пронзенной электрическим током. Он пытался подняться, но силы покидали его. Мир вокруг плыл, заливаясь красным, чувствовалось, как кровь медленно стекает по рукам. Ярость, острая и жгучая, пронзила его насквозь, смешиваясь с болью. Он видел, как Жанна убегает, её силуэт становился всё меньше и меньше, а ненависть к себе и к ней, поглощала его с каждой секундой. Он пытался закричать, но из горла вырывался лишь хрип. Злость, как лавина, с каждой секундой накрывала его всё больше, он терял сознание, его тело подкосил очередной приступ боли, и он упал в темноту, проклиная её, себя, и весь мир.
Дома Жанна дрожала всем телом, ходя кругами по комнате. Поцелуй Никиты был мерзким, отвратительным, как и сам Никита. Она ненавидела его, и мысль о том, что он мог умереть от её шокера, пронзила её насквозь. Она боялась за него, за себя, за то, что он мог сделать, но не могла заставить себя выйти и проверить, в порядке ли он. С одной стороны, она чувствовала себя убийцей, с другой — её ненависть была настолько сильна, что она не могла от неё освободиться. Её терзали противоречивые чувства, и она не знала, что делать. Страх, видавший ненависть, парализовал её.
Через некоторое время Никита пришёл в себя. Тело ломило, руки горели, голова кружилась. Никита, вместо того чтобы направиться к своей машине, направился к дому Жанны. Его тело ещё дрожало от удара током, но ярость пересилила боль. Он яростно колотил в дверь, сначала крича, отрывисто и невнятно, требуя, чтобы его впустили. Гнев захлестывал его волнами, слова слетали с языка нецензурные, срываясь на хрип.
— Жанннааа! Открой, сука! Ты что, глухая?! Открой, говорю! — Пауза, тяжёлое дыхание. — Ты думаешь, что после того, как ты меня ударила… после всего… что ты можешь просто сбежать? — Его голос повышается, переходя на крик. — Ты думаешь, что я просто так отстану?!
Он требовал, он рычал, его голос был полон боли и отчаяния, смешанных с бешеным желанием отомстить за унижение, за её бегство.
Затем, неожиданно для самого себя, крики сменились мольбами.
— Жаннна… пожалуйста… открой… — шепотом- Мне… мне очень плохо. Ты… ты должна меня впустить… — Голос становится хриплым от слёз и напряжения. — Я… я не могу… Больше не могу… один… Прошу тебя… Помоги мне… Спаси… спаси меня…
Он просил спасти его, голос его стал тише, хриплее, но от этого ещё более отчаянным. Он говорил о том, что ей не стоит бояться, что он пришёл помочь, что он сожалеет. Но эта попытка сближения была неуклюжей, неискренней, и сама себя опровергала. Потому что через мгновение его голос снова взрывался гневом, он снова начинал материться, обзывая её, обвиняя, с новой силой обрушивая на дверь поток своих эмоций.
— Ты что, дрянь такая, не слышишь?! Я прошу тебя, умоляю! Впусти меня, сука! Или ты хочешь, чтобы я умер на твоем пороге?! Ты меня ненавидишь… Но… но… я… я не могу… без тебя… — Его голос снова срывается на шепот, полный отчаяния. — Прошу… пожалуйста… открой… я… я…
Он был сломлен, изранен и унижен, и эта боль искажала его восприятие, превращая его в животное, готовое разорвать всё на своём пути.
За дверью Жанна сжалась в комок страха. Её сердце бешено колотилось, дыхание перехватило. Она прижималась к стене, закрыв глаза, и пыталась представить, что всего этого не происходит, что это лишь страшный сон. Ей было ужасно страшно. Страх за свою жизнь, за свою безопасность смешивался с отвращением к Никите и с мучительным чувством вины. Она слышала его крики, его рыдания, его проклятия — весь этот коктейль боли и отчаяния, который исходил от него, проникал в её душу, вызывая ужас и тошноту. Она не открыла дверь, не издала ни звука, чувствуя себя запертой в клетке собственного страха.
Увидев, что Жанна не открывает дверь, Никита ещё сильнее разозлился. Он неистово пинал дверь, но затем, понимая, что ничего не добьется, сел в машину. Его план был прост — застать её утром у выхода и поймать. Однако, утром, когда он приехал, Марк уже ждал её у подъезда. Жанна, боясь повторения ночной сцены, попросила Марка об одолжении, и они уехали вместе.
Друзья не оставляли Жанну ни на минуту. Они заботились о ней, забирали каждое утро и провожали вечером, часто задерживаясь у неё. Они, словно невидимая стена, защищали её от Никиты.
Но как только Жанна оставалась одна, в её дверь снова начинал стучать Никита. Он сожалел, что выбросил ключи от её квартиры, как только однажды добился своего. Его разрывало на части. Злость, ревность и ужасное осознание того, что он теряет над собой контроль, приводили его в бешенство. Каждый раз, видя Жанну с Марком или Даниилом, он касался пластиковой упаковки с таблетками, но потом, с огромным усилием воли, отпускал её.
Никита преследовал Жанну с каким-то маниакальным усердием, его навязчивость становилась всё более пугающей. И вот, в один из вечеров, он поймал её у подъезда. Сегодня должна была приехать Кристина. Жанна вышла, чтобы, наконец, поговорить с Никитой, прогнать его. Каждый вечер она видела его машину под окнами, и хотя Марк и Даниил, возможно, ничего не подозревали, Кристина наверняка догадалась бы.
В этот момент весь накопившийся гнев и ненависть выплеснулись наружу. Это было не просто раздражение или недовольство, это была ярость, заглушающая все другие чувства. Она ненавидела его за то, что он вторгался в её жизнь, за то, что заставлял её бояться, за то, что нарушал её спокойствие, за то, что ставил её в неловкое положение перед Кристиной. В её душе бушевал шторм
