— Тебя в Москве что-то другое держит? — Не услышав ответа, вздохнул: — А я-то дурак старый… Логика, логика…
Вдруг он почувствовал, как плечики дочери стали судорожно вздрагивать. Уткнувшись отцу в грудь, она горько заплакала.
— Ну, ну, Анютка! Реветь-то брось, не дело это, реветь-то, — растерялся Иван Антонович и посудным полотенцем, которое во время разговора так почему-то и не выпустил из рук, стал утирать ей слёзы.
— Па, ты меня трёшь как блюдце, — Аня улыбнулась и отстранилась от отца.
— В смысле, Я — как блюдце или ТЫ — как блюдце? — с облегчением подхватил Слуцкий, суетливо комкая полотенце.
— МЫ — как блюдца, — Аня шутливо боднула отца в плечо и засмеялась.
— Доча, доча, мы с тобой не блюдца, а целый сервиз, и нас нельзя держать в разных местах.
Слуцкий замолчал, давая дочери возможность окончательно успокоиться.
— Па, понимаешь, не могу я сейчас уехать из Союза. Ну не могу! Я люблю одного человека. Очень сильно люблю…
Иван Антонович взволнованно смотрел на дочь. Он даже не допускал мысли, что Анюточку — его умницу и красавицу — можно не любить. Но раз девочка в слезах, значит, что-то не так…
— А он тебя нет? — упавшим голосом спросил Иван Антонович.
— Он любит меня! Любит!
— Подожди, дочка. А почему я никогда его не видел? Почему ты его со мной не познакомишь?
— Я скажу тебе, почему, но в ответ ничего слышать не хочу. Иначе пожалею, что вообще сказала тебе о нём! Ты этого хочешь?
В голосе дочери Иван Антонович снова услышал слёзы и сделал успокаивающий жест руками.
— Так вот, — помедлила Аня, потом резко встряхнула головой и словно выдохнула: — Он женат, и нужно время, чтобы со всем этим он смог разобраться. Детей в той семье нет, не волнуйся! — Она помолчала. — Ну всё, па. Хватит об этом!
…Иван Антонович не спал всю ночь. Он так растерялся, что совсем не знал, что теперь делать. Но мысль оставить Анюту в Москве, а самому уехать за тридевять земель, показалась совершенно невероятной. Надо поговорить с ним! Жестко, по-мужски! Оказалось, однако, что встретиться с возлюбленным дочери не так просто. Слуцкий не знал ни имени его, ни фамилии, ни номера телефона, ни адреса. Спрашивать об этом у Ани не имело смысла. Во-первых, не сказала бы, во-вторых… Слуцкому даже не хотелось думать, что во-вторых, но представлял возмущение и гнев, которые она на него обрушит с неистовой силой.
Он выследил их через три дня. У него больно сжалось сердце, когда увидел, какое счастье излучала худенькая ладная фигурка дочери. Анюта сияла, смеялась как-то особенно, прижималась к нему то плечом, то головой, то брала его за руку… Немного снисходительно и по-кошачьи мягко её спутник позволял себя обожать. На Новослободской улице он встал на проезжую часть и поднял руку. Минут через десять-пятнадцать остановил машину, посадил в неё Аню, нежно поцеловав на прощание, сунул водителю деньги и захлопнул дверь. Машина рванула вперёд, а мужчина не спеша побрёл в глубь домов. Слуцкий — за ним.
Они вышли на Краснопролетарскую. Слуцкий, уже не скрываясь, шёл по пятам за высоким, лет двадцати восьми — тридцати красавцем. Пружинистая походка, сильные, чуть покатые плечи, модная одежда. Впрочем, в одежде Слуцкий ничегошеньки не понимал, но всё, во что был одет красавец, выглядело дорого и очень элегантно. Тот обернулся, и Слуцкий разглядел худое бледное лицо с живыми умными глазами, безукоризненную прическу с идеальным пробором и еле заметную седину в густых тёмно-русых волосах. Всё, что девицам нравится, подумал тогда Слуцкий и вдруг загорелся злобным, гневным чувством. Да как он посмел! Подлец! Девочку его обижать, ломать ей жизнь! Эгоист! Всё делает так, как ему удобно. После свидания даже до дома Анюту не проводил, а одну посадил в машину.
В подъезд зашли вместе. Красавец подозрительно оглядел Слуцкого, но ничего не сказал и вызвал лифт. Слуцкий вошёл в кабину вслед за ним. Оба нервничали, и каждый ощущал нервозность другого. Слуцкий заметил, как тот сжал ручку кейса — видно, готовился пустить его в ход, если понадобится. Лифт остановился, молодой человек вышел из кабины и направился к своей двери. Слуцкий сделал шаг в его сторону.
— Подождите. Я поговорить с вами хочу.
Тот обернулся, глаза неприветливо сузились, но испуга в них не было.
— Вы кто? И что вам надо?
— Я — Слуцкий Иван Антонович. Давайте спустимся туда, — он махнул рукой в сторону площадки между этажами, щедро засыпанной окурками. Видно, говорить именно там охотников было много.
— Вы уж извините, но не знаю даже, как вас зовут, — продолжал Слуцкий.
— Щербаков Василий Юрьевич.
В течение недели настроение Анюты Слуцкой менялось каждый день. Иван Антонович наблюдал за дочерью и понимал, что обещание Василия Щербакова разобраться в своих запутанных любовных отношениях в ближайшее время решается этим самым Василием не в пользу его дочери. Но по крайней мере, не обманул насчёт времени. Обещал в ближайшее — ближе уж некуда. Ещё обещал не говорить Анютке про их встречу, про то, что выслеживал его Слуцкий до самого подъезда. Похоже, в самом деле не сказал. Но каков паразит! Даже свидание ей назначал в районе своего дома на Краснопролетарской, чтобы не тратить время на дорогу!
Наблюдать за дочерью было очень тяжело. Она страдала. По её воспаленным глазам Иван Антонович понимал, что дочь, оставшись одна, плачет. Потом она словно окаменела. Казалось, её ничто больше не волнует, ничто не интересует.
Через пару недель Аня сама завела с отцом разговор об отъезде в Америку.
— Если у тебя не изменились планы, давай вместе. Ты и я. Как ты говорил-то? Сервиз?
На другой день он принес из Академии наук бланки анкет и запрос в МГУ на оформление характеристики Слуцкой Анны Ивановны. Подготовка документов для выезда в цитадель капитализма была основательной и суровой. До отъезда оставалось два с половиной месяца.
Когда именно Аня узнала о своей беременности, Иван Антонович, разбирая потом по минутам это время перед отъездом из Союза, так и не понял. Отцу она сказала об этом в самый последний момент, когда настала пора собирать чемоданы.
— Па, ты прости меня, что постоянно заставляю тебя волноваться. То со мной одно, то другое…
Она присела на край стула и сжала пальцы так, что по обозначившимся костяшкам можно было изучать строение руки. Вдруг резко встала, подошла к отцу и порывисто его обняла.
— Па, я не могу с тобой лететь. Может быть, потом, не сейчас. Я должна остаться.
— Почему? — сухо спросил Слуцкий.
— Я беременна. Аборт делать не хочу. Буду рожать.
— А он… Отец твоего ребёнка… Знает?
— Да.
— И что?
— Он меня не поддерживает, — еле слышно прошептала она.
Слава Богу! — подумал Иван Антонович. Может, удастся убедить её в том, что ребёнок сейчас ей не нужен, если сам отец не хочет его появления на свет. А если ей так уж хочется рожать, пусть рожает там. По крайней мере, они будут вместе, и хоть одна родная душа о ней позаботится. Оставаться же в Москве — чистое безумие! Квартира служебная — её надо освобождать. И что же? Возвращаться в Воронеж? Ютиться в общежитии МГУ? Неужели это лучше, чем отправиться с отцом в Америку?
— Прости меня, па! Я очень тебя люблю, но его тоже. Я жить без него не могу. — Она заплакала. — У него нет детей, и, может, когда я рожу, он не захочет с нами расставаться…
Иван Антонович так и запомнил дочь — в слезах, жалкую, растерянную, готовую унижаться перед этим хлыщом. Его охватила отчаянная злость и обида на дочь. Нельзя, чёрт возьми, забывать о своём самолюбии, гордости женской. И чувство ответственности должно быть, в конце концов! Она не понимает, что подводит его своим отказом лететь вместе? Хорошо же он начинает свою командировку! И вообще! Ей наплевать, как он там будет совсем один. Если бы сказала сразу, что не поедет, когда он ещё только принимал решение относительно этой командировки, он не принял бы приглашения американского университета. Но сейчас… Он уже ничего не может изменить. Что о нём подумают и американские, и советские коллеги! Истерик? Полоумный?
…Месяца через три она прислала ему письмо. Снова просила прощения. Писала, что чувствует себя хорошо, готовится досрочно сдавать сессию, живёт на частной квартире. Иван Антонович подумал, что Василий Щербаков, видимо, взял на себя заботу о ней, раз она проявила такое упрямство. Во всяком случае, на те деньги, что отец ей оставил, она не могла позволить себе такую роскошь, как съёмное жильё. Слуцкий ответил на её письмо, рассказал, как устроился, о своих первых впечатлениях. На его письмо она не ответила. Он отправил ещё одно. Позвонить ей не мог — она не сообщила свой новый телефон.
Иван Антонович очень волновался. Анюта либо уже родила, либо это событие вот-вот должно было произойти. Когда он получил письмо от Щербакова, у него потемнело в глазах. Он сразу понял, что Анюты больше нет. Василий написал, что Аня родила девочку, которую он взял в свою семью. Сейчас оформляет документы на удочерение.
