– Что ты тут забыл? Ты, чокнутый! Забыл, о чем мы вчера говорили? Что за черт! На таких идиотов ни в чем нельзя положиться!
– Послушай, я хотел тебе сказать…
– Чего? Что там еще?
Мотор урчал на сниженных оборотах.
– Жандармы… – начал было Робер. – Жандармы из-за вчерашнего… Бувье заявил в полицию…
– Ну, ты меня утомил! Если это и есть все твои новости, проваливай! Я уже наслушался этих сказок в магазине за целый день.
– И что теперь?
– Что теперь? Тебя о чем-нибудь спрашивали? К тебе что, приходили?
– Нет, но…
– Ну, вот! Так какого черта тебе нужно? Не суетись, не трепи языком, отправляйся спать до одиннадцати и делай, что ведено. А я поеду займусь барбосом. И так уже на четверть часа опоздал!
Мотоцикл набирал обороты, Кристоф собрался нажать на газ, когда Робер ухватил его за руку.
– Нет… Не надо… Нельзя. Бросить эту затею… Говорю тебе, нельзя.
Он запинался, голос его дрожал. Кристоф выключил газ.
– Ты что-нибудь узнал?
Робер никак не мог решиться. Проехала машина. Юноша подождал, пока она отъедет подальше. Кристоф ухватил его за лацкан куртки и встряхнул.
– Да говори же, если и вправду что-нибудь знаешь.
– Завтра объясню. Не могу тебе сейчас сказать… Да еще здесь. Но я точно знаю, что сегодня нельзя…
Кристоф выпустил его куртку, слез с мотоцикла, взялся обеими руками за руль, втащил мотоцикл на тротуар и прислонил его к ограде. Затем ухватил Робера за руку и потащил в сторону.
– Давай говори: то ли ты темнишь, то ли все это ерунда.
Они перелезли через забор, двинулись к гаражу и обогнули его. За гаражом Кристоф придвинулся вплотную к Роберу. Было темно, лишь из окна гаража падал свет от лампы.
– Ну, давай, – не отставал Кристоф, – говори, я слушаю.
– Нельзя… Невозможно…
Кристоф разозлился. Голос его сделался резким, скрипучим.
– Заладил одно и то же. Да объясни же, в чем дело.
– Готовится засада… Жандармы будут следить… Крестьяне тоже…
– И это все? Насколько я понял, ты сдрейфил. Только и всего. И ты хотел, чтобы из-за этого все пошло прахом? Дурак! Разве ты не понимаешь, что теперь-то как раз самое время. Хибара старухи совсем рядом с усадьбой Бувье, и если легавые собираются стеречь сегодня ночью, то уж не волнуйся: у старухи их точно не будет. Им в голову не придет, что кто-нибудь осмелится появиться в том же месте прямо на следующий день.
По мере того, как он говорил, ярость его улеглась. Теперь он рассуждал степенно, просто выдвигал аргументы, чтобы успокоить Робера. И скоро вся затея казалась до крайности легким делом. Кристоф умолк, и Робер опустил голову. Оба помолчали, затем Кристоф спросил:
– Ну?
Робер поднял голову, взглянул на приятеля, вздохнул и вяло махнул рукой:
– Честное слово… Кристоф, я не могу… Потом как-нибудь… Там видно будет…
Кристоф в запальчивости замахнулся рукой. Лицо его сделалось злым. Снова, схватив Робера за куртку, он встряхнул его, почти оторвав от земли. Робер почувствовал на лице дыхание Кристофа.
– Тряпка, слабак! Слышишь, ты?! У тебя никогда ничего не будет! В сущности, Серж прав: ты кончишь в коровьем дерьме вместе со своей вонючей подружкой!
Робер сжал кулаки. Во рту у него вдруг стало кисло.
– Замолчи, – прошипел он, – тебя это не касается! В ответ Кристоф рассмеялся.
– Да нет, серьезно: что ты себе вообразил? Тебе бы помалкивать! А ты еще пытаешься заткнуть мне рот… Ну, ты и силен, приятель!
Он поднес кулак Роберу к носу и пригрозил, но бить не стал. Он помолчал несколько секунд, словно подыскивая слова, потом проговорил:
– Господи! Какие мы идиоты, что впутали тебя в это дело. И ведь я сам это предложил! Поделом мне! Вот Серж повеселится: он предупреждал, что ты струсишь!
Опустив глаза и с трудом сдерживая слезы, Робер пробормотал сдавленным голосом:
– Не могу, не могу я… Честное слово, это сильнее меня… Это…
Он замолчал. Кристоф подождал немного, потом встряхнул его и спросил:
– Ну, говори, что я должен понять? Не смея поднять на него глаза, Робер едва слышно шепнул:
– Понимаешь, я чувствую, я точно знаю, что все это плохо кончится.
– Да почему, если мы все предусмотрели? Кристоф замолчал, пожал плечами, выпустил куртку Робера и отрывисто проговорил, уронив руки:
– Ладно, черт с тобой! Какой смысл разговаривать с такой тряпкой! В конце концов, если ты ничего не можешь, дохни в своем дерьме! По правде говоря, мне наплевать! Зачем мне нужен такой размазня? Ни к чему! От тебя одни накладки! И больше ничего!
С этими словами он пошел было прочь, но вдруг спохватился, вернулся к Роберу и, вцепившись ему в руку, процедил:
– Но смотри, понял? Если струсил с нами, то можешь струсить и при легавых. Постарайся, чтобы у них не было повода тебя расспрашивать, понял? Ни в коем случае.
Он еще раз четко и раздельно повторил последние слова. Робер покачал головой. Кристоф продолжал:
– А чтобы тебя не расспрашивали, нужно, чтобы у тебя было верное алиби, такое, чтоб наверняка. Поразмыслив, он скрестил руки на груди и спросил:
– Твой папаша уже дома?
– Наверное. Не знаю. Я еще не заходил домой…
– Так отправляйся к себе. Слушай хорошенько, что я тебе скажу: иди домой. Если отец дома, поговори с ним, скажи, что ты заболел, что прямо сейчас ложишься спать.
– Может, он уже спит.
– Мне-то что за дело! Даже если он спит пьяный до бесчувствия, его разбудишь. Скажи, что у тебя болит живот.
– Но…
– Заткнись! Скажешь, что заболел, что идешь спать. А в полночь поднимешься, разбудишь его и попросишь вызвать врача.
– Да ты что!
– Выпутывайся как знаешь, кто-нибудь должен наверняка подтвердить, что сегодня ночью ты был дома. Кристоф опять встряхнул Робера и прибавил:
– Сделаешь, как я говорю. Это единственный способ прикрытия. И главное, держи язык за зубами. Если вздумаешь открыть рот, берегись, заранее тебя предупреждаю:, дело будет плохо. Ты меня понял, да?
Робер взглянул на него. Глаза у Кристофа потемнели, в них загорелся злой огонек, а взгляд стал жестким. Юноша кивнул и опустил глаза.
– Ладно, – прибавил Кристоф, – теперь проваливай и заруби себе на носу: если ты нас продашь, тебе будет то же, что и нам!
Кристоф погрозил кулаком, резко отвернулся и исчез за углом гаража.
Прислонившись к стене, Робер прислушивался к удаляющемуся рокоту мотора. Затем медленно, не поднимая головы, зашагал домой.
Теперь улица опустела. Ветер налетал, стихал, словно в нерешительности, и вновь устремлялся вперед. Фонари бешено раскачивались, и Робер шел, разглядывая свою тень, которая то удлинялась, то укорачивалась, искривлялась, двоилась, исчезала и появлялась вновь.
