каждый раз, когда за стенкой раздавался новый удар, сопровождаемый звоном кастрюль и странными глухими хлопками. Плясали на полу уродливые тени, отбрасываемые редкими кисточками.
Отборный мат через слово резал слух.
Я лежал в кровати, уставившись в потолок, до солоноватого привкуса крови кусая губы. Терпение давно закончилось, и только данное матери клятвенное обещание не вмешиваться в их разборки с отчимом и не выходить в такие моменты из комнаты удерживало меня от того, чтобы не сорваться и не повиснуть бульдожьей хваткой на шее у этого урода, избавив разом всех нас от мучений.
– Я его убью, – прошипел из темного угла спальни Андрюха. – Клянусь!
У меня самого кулаки чесались до нестерпимого зуда в ладонях, но, увы, я так же, как и брат, вынужден был слушать, как пьяная мразь измывается над матерью.
– Сука, я не могу так больше! – Зашлепали босые ступни по полу. – И плевать, что он нас выгонит, пусть! Лучше с бомжами на вокзале, чем так! Я баланду хлебать согласен, лишь бы все это прекратилось. А она вцепилась в его квартиру, как в единственное спасение...
Я выдохнул со свистом, вспоминая, как мать плакала, рассказывая, что всю жизнь прожила в нищете, в грязной общажной комнатушке в двенадцать квадратов, где каждый сантиметр площади был на вес золота. Как вышла замуж за отца и беременная ныкалась по съемным квартирам, мыла обоссанные подъезды, мечтая о своем жилье. А когда отца посадили, пришлось снова возвращаться к родителям и терпеть новые унижения от родных людей, попрекавших куском хлеба и выблядками от уголовника.
Именно поэтому она и радовалась, встретив своего принца Костю – разведенного холостяка с трешкой в центре города, – надеясь на нормальную жизнь и возможность создать полноценную семью. Признаться, первое время мы и правда жили вполне мирно. Отчим работал, выпивал редко, к нам относился терпимо. Когда все пошло наперекосяк, сказать сложно. Вначале его уволили с управляющей должности, и он долго не мог найти работу. Потом устроился на склад, попался на воровстве, но вылетел по статье. Менял еще несколько мест, ругался, что обманывают с зарплатой, и все чаще приходил домой пьяным. Появились странные дружки, дома начали пропадать деньги, а количество претензий росло в геометрической прогрессии.
– Стой, бля!
– Зачем? Чего ждать? Пока он ее покалечит? Или еще хуже того?
За дверью полился новый поток отборной брани.
В последнее время матери приходилось вкалывать на двух работах, чтобы хоть как-то прокормить семью, не влезая в долги. А приходя поздно вечером домой, выслушивать пьяные истерики от гражданского мужа.
– Она просила, – выдавил через силу, понимая, что поступаю как трус.
Я разрывался между долгом данного обещания и желанием придушить гада собственноручно.
– И ты будешь спокойно это слушать? Как он ее унижает? Как издевается?
– Нет! – принял решение. – Вызови ментов на всякий случай.
Я выскочил из комнаты первым, оставив на совести брата возможность вызвать помощь. Следом раздался женский вопль. Молчать и не вмешиваться больше я не мог.
Мать, ссутулившись, зажалась в углу кухни. Между столом и холодильником. Замученная, испуганная, сломленная. С затравленным взглядом.
Я появился в тот момент, когда ублюдок швырнул в ее сторону алюминиевый чайник, который чудом не долетел до цели и упал в нескольких сантиметрах от ее ног.
– Не трогай ее, тварь! – заорал вне себя, кидаясь наперерез.
На полу валились разбитые тарелки, опрокинутый стул, кастрюля со вчерашней гречкой, что теперь щедро покрывала темными крупинками часть линолеума.
Мразь! Как же я его ненавижу!
– Ага, вот и щенки твои пожаловали, защитнички гребаные, – растягивая гласные заплетающимся языком, усмехнулся отчим.
– Саша, уходи! Пожалуйста! – тронула меня мама за плечо.
– А чего же уходи? Пусть посмотрит на мать-проститутку, шляющуюся до часу ночи.
– Она с работы пришла, между прочим, – процедил я. – Пока ты здесь водяру глушишь, она деньги зарабатывает!
– Правда? Чем? Одним местом? – вызверился отчим.
Схватил первое, что попалось под руку, глядя красными, налитыми кровью глазами.
– Убери нож, – стараясь говорить спокойно, кивнул в сторону сверкнувшего лезвия. – И проспись вначале.
Я чудом держал себя в руках, чтобы не вмазать по опухшей бородатой морде. Но боялся, что, если перегну палку, эта тварь заденет мать.
– Ссышь, сучье отродье? Смелость растерял? Указывать мне взялся, – рассмеялся сиплым смехом и, шатаясь, двинулся в нашу сторону.
– Саша, нет! – завизжала мать, когда Костя замахнулся.
Оттолкнула, пытаясь загородить собой. Выставила вперед руку и... напоролась на лезвие.
Это и стало спусковым крючком, после которого у меня отказали тормоза. Перед глазами все заволокло пеленой. Только образ матери в крови, как красная тряпка для быка.
Я кинулся со страшным ревом в сторону отчима, пытаясь сбить пьяную тушу с ног. Молотил нещадно, душил, рвал зубами, куда мог дотянуться, орал как обезумевший зверь, не видя ничего перед собой.
Где-то сбоку слышался женский визг. Мать пыталась влезть между нами, что-то выкрикивая не своим голосом, охрипшим от паники. Картинки менялись одна за другой, калейдоскопом, пока вдруг не раздался хруст битого стекла и Костя не обмяк, заваливаясь набок.
Два шага вправо, назад, а после все поплыло, теряя очертания. Резкая слабость ударила по всему телу, лишая последних сил.
– Саша, Сашенька, сынок! – Мама обхватила, не давая растянуться на полу.
– Мама, все в порядке. Со мной все хорошо. – Губы почему-то отказывались слушаться. – Ты цела?
По коже пробежали мурашки, вызванные непонятно откуда взявшимся ознобом.
Костя лежал, растянувшись, на битых осколках. Голова странно вывернута вбок.
– Куда же ты полез? Андрей, скорую! Вызывай скорую срочно! Саша-а-а!!! – Скорая? – услышал краем уха голос Андрея. – Примите срочный вызов. Ножевое ранение.
И, уже теряя сознание, заметил, что у меня вся футболка пропиталась кровью...
Костя в драке нанес мне три ножевых ранения. Если бы
