взяли пару дней и едут к друзьям на дачу, поэтому Мороженка не у дел.
Глазами информирую кота о новых деталях его недо-путешествия, и мы оба понимаем, к кому теперь он должен будет поехать. Мне идея не нравится, но деваться некуда. Мороженка тоже не в восторге, но обещает, что скучно моим родственникам не будет, если они посмеют плохо за ним смотреть. А он просто так словами не разбрасывается. Призвав спокойствие в тело, набираю номер Натальи.
— Да. — звучит недовольный голос мачехи.
И все мои объяснения по поводу неожиданной командировки только добавляют в ее ответ раздражительности, но она соглашается. Мы обе знаем, что не согласиться мачеха не может, и послать меня в пешее эротическое, чего желает ее тон, тоже. Мне оставлять своего своенравного пломбирушку с этими двумя вроде как родственницами не хочется, но оценивая его жировые отложения и тягу к революционным шагам при ненадлежащем с ним уходе, понимаю — волноваться не стоит.
Договорившись о времени, когда я отвезу кота, мачеха вешает трубку и доброго вечера я желаю более отзывчивым гудкам.
Упав на кровать, разрешаю на пару минут глазам закрыться. Но эмоциональный фонтан, бьющий во мне сверкающим ключом, еще пару часов точно не даст спать. В нем плескаются разные рыбки, в том числе акула Георгий. Да, он почему-то определенно акула. Или скат? Уж точно не милый дельфинчик.
И зачем я о нем думаю…
Как он сосредоточенно смотрел на дорогу и прорезал натянутый воздух острыми скулами… А капли несчастно падали на стекло и скатывались вниз, неспособные до него дотронуться. А ведь им этого непреодолимо хотелось.
Взгляд строгих серых глаз, способных вытащить душу и согреть ее за секунду одной мимолетной улыбкой, а потом так же резко превратить трепещущее сердце в лед колючей холодностью. Усмехнуться и уронить, разбив его на сотни и тысячи осколков. С легкостью…
Да, от него лучше держаться подальше. Хотя бы на расстоянии вытянутой руки…
Мужчины в костюмах сексуальны — писалось в каком-то журнале, но в моем офисе было полно мужчин… и все они смотрелись нелепо, жалко, странно.
Но никак не так, как он.
Так, все. Глупые мысли выключаем и думаем об истории.
Что там Римма Константиновна просила? Вампир и начальник. Две разные темы.
Хммм… Помешательство женщин на холодных представителях, шагнувших в мир иной, но до сих пор поддерживающих себя в этом, благодаря выпитой крови, мне не понять. Это же про нездоровые отношения с холодильником. Только со сменой ролей, когда сэндвич, при необходимости, могут достать из тебя.
Вся шумиха вокруг Сумерек прошагала как-то мимо. Паттисон ассоциируется у меня с патиссоном, а с Кристен Стюарт я бы с радостью поделилась данными моего стоматолога.
Может, если порыться в классике… Дракула, например,…
Ухмылка Георгия, сидящего на красном бархатном троне мелькнула перед глазами…
Слава!
Соберись!
— Нет, а что такого… — в белом длинном сарафанчике произнесла моя мини-версия. — В качестве подходящего образа…
— Красавчик мой сыночек, да? — довольно заявила Римма Константиновна и усмехнулась, кидая взгляд на свою собеседницу. — А ты смотрю, комбинезон свой сменила?
— Он в стирке. — гордо подняв подбородок, ответила девушка.
— Ну-ну. — хмыкнула владелица Эры и обратилась ко мне. — Милочка, может, начнешь писать? Мысли твои вон паровозом мчаться, аж лоб твой сверлят.
— Да. — как бы невзначай поддакнула вторая. — Нам же интересно…
Мороженка же взглядом прискорбно сообщал, что шизофрения — это вовсе не мое общение с ним, а вот это вот все…
Дамы в ответ на его размышления обиделись, а я, широко улыбнувшись, потянулась к ноутбуку.
Глава 18
Эро-история 3
Смысл моего существования забрали у меня очень давно. Несколько поколений сменяли друг друга, солнце уступало ночами луне, весна перетекала в лето, люди одинаково любили и ненавидели друг друга, копили во вшивых матрасах золото, что не могли утащить с собой в могилы, а я наблюдал за всем этим бесконечным днем сурка и проклинал всех никчемных охотников, так и не сумевших превратить мое холодное тело в прах. Что сложного в том, чтобы засадить кол в сердце? Если вампир сам дает вам не один шанс.
Кровопийца, ставший раритетной шкатулкой воспоминаний о той, которая на короткий срок затмила весь остальной мир. И, по сути, стала для монстра целым миром.
Белокурые локоны змейками спускались по плечам, искренняя улыбка лучилась на губах, а в глазах всегда царили тепло и неугомонное любопытство. Она смеялась радостно, открыто, заливаясь звонкой трелью и не замечала, как привлекала чужие заинтересованные и восторженные взгляды. Я же замечал. Каждый шорох в её сторону попадал в поле моего зрения. Одно неверное постороннее, порочащее деву движение со стороны чужака, могло стоить глупцу жизни.
Я мог часами смотреть на нее, следовать изгибам тела, наслаждаться гладкостью кожи, целовать родинку около правого бедра. Проходили часы, дни, годы, но огонь во мне не переставал полыхать. Она умело подбрасывала дрова, и по странности продолжала это делать, даже после того, как покинула меня.
В ту ночь я гулял и искал себе обед. Узкие улочки, объятые теменью, наполненные вонью мусора и испражнений не сулили шелковую шею и голубую кровь, но служили пристанищем массы бедного и пьяного люда.
Три разнотипных стука сердца зазвучали в моей голове. Два пожилых отбивали жадность и похоть, а третье билось загнанным оленем, к голове которого приставлено ружье. Приглушенные голоса, всхлипывания и тонкое, брошенное без единой надежды: «Папа, пожалуйста, не надо».
Отец продавал свою дочь. То ли за долги, то ли решив, что золотые ему ценнее родной крови. Но, получив мешочек в руки, его вторая рука, крепко держащая грязные девичьи волосы, протянула их второму участнику сделки. Купец покупал девчушку вполне для определенных целей. Его кровь сообщала мне обо всех грязных мыслях, копошившихся в его штанах.
Я бы прошел мимо, но обреченный шепот влил в мое ухо неуместную и глупую фразу: «Я понимаю тебя, папа.»
Что за дура, подумал я,
