желудок, и проснулся животный аппетит. Хозяин галантно преподнес ей стакан с апельсиновым соком и тарелку, чтобы она могла положить туда куски пиццы. В ящике стола волшебным образом оказались салфетки — видимо, он частенько ел в мастерской. Работу с мозаикой они пока приостановили.
— Хочешь, испорчу аппетит? — спросил Вадим и заглотил добрую половину куска.
Расплавленный сыр при этом вытянулся в длинную кривую веревку, соединяющую его рот и оставшуюся часть пиццы.
— Мой аппетит ничто не может испортить, — самоуверенно ответила Татьяна и тоже надкусила тесто, правда, смогла отделить только пятую часть.
— Спорим? — усмехнулся Вадим.
Татьяна вызывающе на него посмотрела.
— Мой друг как-то съел пиццу с чужой блевотиной.
— Что? — ужаснулась девушка, сморщившись, но все равно продолжила жевать.
Аппетит все еще был в порядке.
— На спор?
Вадим повертел головой, потому что в этот момент совал в рот вторую половину куска и технически не мог ответить словами.
— А зачем тогда? — нахмурилась Татьяна и сделала еще один надкус.
— Короче, слушай, — парень вытер руки бумажной салфеткой. — Собрал он в честь своего дня рождения на даче человек двадцать. Заказал кучу пицц. Все, естественно, набухались в доску.
Он сделал глоток сока и взял следующий кусок пиццы, уже «Баварской». Татьяна жевала и слушала.
— Его, разумеется, набухали больше всех, — продолжил парень, не прикрывая набитый рот. Татьяна из вежливости опустила глаза вниз, хотя парня ничего не смущало. — Короче, он отключился. Валялся где-то под диваном. А мы с ребятами решили конкурс устроить, кто больше пицц съест, потому что их реально дохрена было. Выбрали трех счастливчиков. Одна из них девушка. Ну, короче, где-то на третьей она не выдержала и блеванула прямо в пиццу, которую ела.
Татьяна снова поморщилась, но пока и это не испортило ее аппетит. Она слопала уже половину куска «Четыре сыра».
— Ну, все давай ржать. Повеселились и забили. Дальше стали бухать. К утру все было съедено и выпито. Под конец праздника именинник очухался. Захотел пожрать. Долго искал что-нибудь съедобное, пока не наткнулся на эту пиццу, почти нетронутую. Он взял кусок и съел сразу половину. Такой жует, задумался, остановился, посмаковал, сунул в рот вторую половину и говорит: «Вау, какой интересный соус».
— Фууу! — завопила Татьяна и чуть не подавилась куском, который почти проглотила.
Она судорожно схватила салфетку и выплюнула туда не дожеванный комок пищи. Парень расхохотался. Девушка дрожащими руками схватилась за стакан и выпила все до дна, как будто это бы ее спасло. Оказалось мало, и она выпила залпом сок из стакана Вадима.
— Эй, — смеясь, он попытался отобрать стакан.
— Фуу, какая отвратительная история!
Татьяна поднялась, вытирая салфеткой рот. В желудке стало нехорошо. Она не знала, куда себя девать, поэтому начала просто ходить по комнате, положив на губы ладонь.
— Гордись собой. Тебе удалось испортить мне аппетит.
— Да ладно, — все еще смеялся парень. — В эту-то точно никто не блевал. Ну, может повар только плюнул разок.
На Татьянином лице выступила гримаса ужаса, сменившаяся отвращением, и Вадим расхохотался пуще прежнего.
— Видела бы ты свое лицо.
Он так хохотал, аж выронил тарелку с пиццей на пол. Татьяна сверлила его рассерженным взглядом. Успокоившись, парень легко поднял упавший кусок «Баварской» и с еще большим аппетитом сунул его в рот. Девушка сморщилась, как полежалая картошка.
— Не бойся, никто туда не плевал, — улыбнулся уже спокойно. — Я постоянно у них заказываю. Еще ни разу не отравился.
Это должно было утешить, но аппетит вернуть не помогло. Пока Вадим доедал третий кусок, Татьяна вернулась к дискам. Она выбрала еще четыре и посчитала, что этого должно хватить до спектакля. Упаковав коллекцию в любезно одолженный хозяином пакет, девушка решила, что пора собираться. Отец приходил с работы к семи, а ей следовало быть дома до его возвращения, чтобы не возникло никаких вопросов. Она сказала об этом Вадиму. Ей показалось, что он погрустнел, но не особо выдал себя внешне.
Татьяна собиралась неторопливо. Сначала тщательно разглаживала и стягивала вниз платье. Потом еще с минуту поправляла волосы, сложенные в пучок, закрепляя шпильками непослушные торчащие клочки. Затем медленно застегивала плащ, расправляя его и перепоясывая. Самым ответственным моментом было натяжение шляпы. К нему она всегда подходила со всей щепетильностью. Хотя сейчас уже настала такая пора, что шляпу можно было не носить, но девушка жертвовала комфортом ради стиля и красоты. Она несколько раз повертелась перед зеркалом, разглядывая себя со всех сторон.
Вадим все это время стоял в проеме двери в комнату и смотрел на нее. Она чувствовала его открытый и прямой взгляд, без стеснений, без задних мыслей. Он просто наблюдал, как она двигается и что делает, с легким, но не навязчивым любопытством. Сложно было понять, о чем он думал в этот момент, но неприятно от этого взгляда не было.
В сотый раз убедившись, что шляпа села хорошо, Татьяна с неохотой признала — пора уходить. Она повернулась к парню всем корпусом, сжимая в пальцах сумочку. Он смотрел то на руки, то на лицо.
— Спасибо за диски, — улыбнулась девушка и потянула пакет за ручки двумя пальцами.
— Не за что.
Он тоже улыбнулся, скрестив руки на груди. В воздухе как будто витала недоговоренность. Татьяна переминалась с ноги на ногу, поджимала губы, быстро обегала всю прихожую глазами и снова возвращалась к полу. Хотелось что-то еще сказать, но говорить было нечего. Она набрала воздуха и направилась к двери. Когда девушка уже стояла на пороге, Вадим негромко спросил:
— Ты же их вернешь? Чем скорее, тем лучше…
Татьяна обернулась с широкой улыбкой на лице, встретив его ожидающий взгляд. Теперь стало ясно, чего не хватало. Воздух сразу полегчал. Неловкость спала. Девушка решила, будет красиво, если она оставит его вопрос без ответа, поэтому просто закрыла за собой дверь и, порхая, словно поющая стрекоза, сбежала вниз по лестнице в темноту пролетов нижних этажей.
Дни проходили напряженно. Время репетиций все удлинялось. Но Татьяна заметила, что просыпаться стало легче. Засыпала она позже, но энергии все равно хватало. Она полагала, что все дело в приближающемся лете и раннем восходе солнца. Отец, видя ее подъем, то, как дочь после занятий до полуночи все время проводила у станка, не мог налюбоваться. Он все хвалил ее и приговаривал,
