Прогулка с непослушным чудовищем немного отвлекает, и я совершенно не замечаю времени. Свежий ветер, чистое небо дают ощущение свободы. Но, увы, нужно возвращаться в коттедж Новицких, который так и не стал мне домом. Почему-то даже в больничной палате мне было комфортнее, чем в этом красивом, похожим на особняк доме. Я несколько раз ездил в свою квартиру, несмотря на вроде бы разумные убеждения Даши не делать этого без нее. Нет, не назло, а скорее из упрямства. Но не увидел ничего, что вызвало бы хоть какие-то воспоминания. Обычное холостяцкое жилище. Мой телефон тоже не дал никаких подсказок. В основном были контакты по работе, как в телефонной книге, так и в галерее.
Ириска под конец прогулки выдохлась и мне пришлось сдаться — взять на руки и нести эту симулянтку домой. Надеюсь, она набегалась и не будет путаться у меня под ногами. Открываю дверь и от услышанного застываю на пороге.
— Тебе нужно радоваться, что он ничего не помнит, — доносится из гостиной голос Елены Васильевны.
— А если вспомнит? — переспрашивает Дарья.
— Молись, чтобы не…
Ириска, услышав свою хозяйку, тявкает, и разговор резко обрывается.
Опускаю вредную собачонку на пол и наклоняюсь, делая вид, что снимаю обувь. В прихожую тут же вылетает Дарья.
— Богдан! — Выдыхает мое имя. — Где ты был? Я уже начала волноваться, что ты… заблудился.
Выпрямляюсь и смотрю на Дашу. Взгляд напуган, на щеках румянец. Вручаю супруге ее собаку.
— Ириску выгуливал. Ее нужно помыть. — С беспечным видом наивного дурака прошу свою жену.
Глава 14
«Молись, чтобы не вспомнил». — Слова до сих пор звенят у меня в голове, отдаваясь резкой невыносимой болью. Значит, все ложь. Ложь. Ложь! Но если это ложь, то что тогда правда? На этот вопрос у меня, к сожалению, нет ответа.
— Богдан, — тихо зовет Дарья. — Все в порядке?
Не хочу не видеть, не слышать ее. Никого.
— Да. Жутко болит голова, — отвечаю, стараясь не выдать себя ни голосом, ни взглядом.
— Давай, помогу. — Холодные пальцы касаются моей шеи, чтобы сделать массаж, а мне кажется, что они тянутся, чтобы придушить.
— Не нужно. — Резко отстраняюсь и встаю. — Меня тошнит. — Провожу рукой по горлу, словно хочу скинуть неприятные ощущения.
— Тошнит? Ты что-то съел?
— Нет. Вероятно, давление подскочило.
Наверняка, так и есть, потому что от такого напряжение не только давление подскочит.
Почему? Ну, почему я ничего не могу вспомнить?!
— Может, скорую? — волнуется Даша, и на секунду мне кажется эта мысль спасительной.
Уехать в больницу. Да хоть куда, лишь бы подальше из этого огромного дома, ставшего моей тюрьмой. Но тогда у меня не останется ни малейшего шанса что-либо узнать.
— Не нужно. Я отдохну, и все пройдет, — отвечаю, надеясь, что меня оставят в покое.
— Хорошо. Я принесу тебе чай.
Дарья выходит из комнаты, и мне становится легче дышать.
«Молись, чтобы не вспомнил», — снова звучит в голове.
С силой сжимаю виски и лоб, что самому кажется — еще чуть-чуть и череп расколется. Только никакого результата, кроме пульсирующего давления, такой «массаж» не приносит.
Все ложь. А я оказался в липкой паутине обмана, и выпутаться из нее нет никакой возможности. И чем больше я буду дергаться, тем сильнее увязну во всей этой лжи.
В комнату заходит Дарья. На моей жене черный атласный халатик, затянутый на талии узким поясом. Ткань соблазнительно облепляет стройную фигуру, но мой взгляд прикован к ее лицу и кружке с янтарным напитком.
— Я принесла тебе чай. Холодный, как ты любишь.
— Спасибо. — Выдавливаю слова благодарности, беру чашку из рук Дарьи и подношу к носу. — Что здесь?
— Успокоительный травяной сбор, который прописали тебе врачи, — получаю ответ. — Забыл?
Нет. Я просто никогда не интересовался, а слепо доверял тебе.
— Наверное. Спасибо. — Подношу чашку к губам.
— Я в душ, — сообщает Даша и выходит из комнаты, бесшумно прикрывая за собой дверь в ванную.
До меня доносится звук льющейся воды и негромкой музыки. Даша всегда принимает душ под музыку. Но сейчас это дико раздражает.
Нюхаю еще раз настой, и понимаю, что пить эту дрянь у меня нет ни малейшего желания. Осматриваюсь на предмет, куда можно вылить эту гадость, но в комнате нет ни одного живого растения. Стоят два ярко-фиолетовых стеклянных вазона-ладьи с искусственными орхидеями. Даже цветы здесь и те ненастоящие.
Подхожу к окну и тяжело вздыхаю. Мокрое пятно на идеально чистой тротуарной плитке будет выглядеть нелепо. Что ж, ничего не остается, как «полить» несчастный фаленопсис. Он все равно пластмассовый, так что ничего ему не сделается. Поднимаю «корневой ком» с орхидеей, выливаю чай и опускаю бедолагу на место. Ставлю кружку на прикроватную тумбу и закрываю глаза, хотя на сон нет ни намека.
Я снова и снова прокручиваю в памяти все, начиная с момента, когда пришел в себя, и вплоть до сегодняшнего дня. Восстанавливаю все, что узнал, выискивая в полученной информации мельчайшие детали или несостыковки. Но их нет. Все настолько безупречно и правдоподобно, что придраться мне совершенно не к чему. Но не мог же я ослышаться? Мне только слуховых галлюцинаций не хватало для «полного счастья». Нет, не мог. Я четко слышал диалог. Значит, во всей этой идеальной картине есть ложь. И мне нужно во что бы то ни стало узнать, что, а главное — зачем, Дарье нужно было лгать.
Шум воды стихает, и через некоторое время Даша выходит из ванной. Закрываю глаза, делая вид, что сплю. Чувствую, как матрас прогибается, когда моя жена ложится рядом.
— Богдан, ты спишь? — спрашивает еле слышно.
Оставляю вопрос без ответа. Пусть думает, что уже сплю.
— Спит, — отвечает сама себе и меняет положение, ложась полусидя. Судя по полоске света, Даша включила телефон. Звук выключен, но я слышу, как она клацает маникюром по стеклу экрана.
Время приближается к трем часам ночи (на электронном табло часов, стоящих на моей прикроватной тумбе, два пятьдесят четыре), но свет от экрана до сих пор горит. Да и я, как ни странно, не могу заснуть. Только вот, если Дарья может утром поспать, то мне придется вставать. Разворачиваюсь в ее сторону, и моя жена поспешно опускает телефон, пряча его под подушку. Чувствую вибрацию на постели. Даша поворачивается ко мне спиной и, скрывая телефон под одеялом, видимо, читает сообщение. Издает негромкий смешок и быстро выключает экран. Айфон снова отправляется под подушку, а Дарья, перевернувшись на живот, шумно зевает и буквально через несколько минут, я слышу ее ровное, глубокое дыхание.
Лишь под утро я тоже забываюсь коротким, тревожным сном. Женский голос, такой знакомый, пытается мне что-то сказать. Образ ускользает… Хочу увидеть ее… Но сигнал будильника выкидывает меня из моего сновидения. Лежу, боясь пошевелиться. Восстанавливаю в памяти кусочки из моего сна, чтобы потом подумать, что они могли значить. Потому что это первый раз за все прошедшее время, когда мне что-то снилось. Но этого чертовски мало, чтобы сложить хоть какую-то картинку.
* * *
Как же много может значить одна случайно услышанная фраза. Теперь я уже совсем по-другому смотрю на то, что до этого казалось мне вполне естественным. Сложно верить тем, кто изо дня в день лжет, глядя тебе в глаза.
Именно это мне хочется сказать «заботливой» Елене Васильевне, сокрушающейся, как она сожалеет, что моя память до сих пор не восстановилась. В матери Дарьи пропадает такой талант, который есть далеко не у каждого актера.
— Богдан, вы с Дашенькой уже так давно никуда не ходили. — Заходит издалека моя теща.
«Не только никуда не ходили, но и давно уже не спим вместе. Но, видимо, ваша дочь не все вам рассказывает».
— Может, в ресторане бы вдвоем посидели? Раньше…
Меня передергивает от этого слова, и мое движение не ускользает от внимания Елены Васильевны.
— Прости! Не хотела тебя задеть…
