снят напрокат у аниматоров. От него ужасно воняет старьем и плесенью, и я просто надеюсь, что не подцеплю какую-нибудь заразу. У осла отвратительно большая челюсть и голова, которая закрывает пол моего лица. Получается, я бесформенное нечто с ослиной головой. Кроме того, что это абсолютное уродство и издевательство, когда я надеваю эту «голову» мне ничего не видно и практически нечем дышать. С другой стороны, и хорошо, что моего лица не видно. Даже если кто-то и захочет сделать фото, меня на нем узнать будет невозможно. Спасибо тебе, господи!
Насте достался костюм кота, Литвинову трубадура, пса Антипову, а Носовой принцессы. Просто сама скромность. По ее мнению, она поёт лучше всех, и именно поэтому этот костюм достался ей. У меня, к слову, тоже в песне есть слова. Хотите знать, какие?
«Е е-е е-е!»
Ненавижу гадину!
— Все готовы? — откидывая парик длинных белых волос и поправляя корону на голове, интересуется Тоня.
Я бы ей эту корону… подправила!
— Да…
— Ага…
— Угу…
Без особого энтузиазма мычим, безнадёжно вздыхая.
Ладно, десять минут позора можно пережить, забыть и никогда не вспоминать.
— Отлично! — буквально подпрыгивая от нетерпения, восклицает Носова. Говорю ж, у неё не все дома. — Тогда вперёд, ребята! Устроим детишкам праздник!
Мы кисло переглядываемся и встаём каждый на свои позиции, Тоня делает пас рукой звукорежиссеру чтобы тот включал музыку, и младшеклассникам чтобы поднимали портьеры. Обводит нас пристальным взглядом и шикает на меня, указывая пальцем на голову.
Проклятье!
Сцепив зубы, опускаю голову осла, отчего весь мир погружается в темноту. Музыка начинает играть, поёт трубадур, потом моя коронная фраза: «Е е-е е-е!», после чего мы уходим за кулисы, пока Тоня с Литвиновым разыгрывают смешные сценки.
Я буквально вываливаюсь со сцены, срываю с себя голову и вдыхаю свежий воздух. Ну как свежий… Такое впечатление, что этим костюмом здесь провоняло все.
К моему счастью, я участвую лишь в двух сценках. В одной из которых вся шутка заключается в том, что я упёртый осел, который не хочет идти. Просто, блин, прекрасно! Казалось бы, ничего унизительней уже быть не может… А нет! Более унизительно — это выступать под абсолютную тишину. Никто не смеётся. Никто.
Единственный раз зал взрывается от хохота, когда я спотыкаюсь об провод и влетаю в декорацию, потому что из-за гребаной головы осла мне ничего не видно!
Наконец-то, звучит финальная песня, мы все поклоняемся и под тухлые аплодисменты уходим со сцены.
— Да ладно вам, ребята, все было не так уж плохо! — натянуто улыбаясь, неуверенно выдавливает Носова.
Ага, даже до ее куриных мозгов дошло, что это полный отстой.
Мы все хмуро уставляемся на Тоню, и она идет на попятную, бормоча:
— Зато нас освободили от уроков.
Уж лучше бы я просидела все семь уроков, чем целый день репетировала эту чушь.
— Ладно, не раскисаем! Нам еще нужно собрать деньги с сюрпризов на благотворительность! Поэтому переодеваемся и несём коробки в холл! Я и Антипов будем на первом этаже, Литвинов и Ершова на втором, Уткина на третьем! За работу!
Этот день никогда не закончится…
— Так? — указываю я на себя рукой, не скрывая отвращения.
— Нет, конечно. Переоденемся в классе, возьмём коробки и пойдём.
О, не-ет! Проблема собственно том, что мы переодевались в классе, потому что именно там репетировали. И соответственно вся одежда осталась там.
Черт! Опять через всю школу тащится!
Мы уже проходили с утра эту аллею позора и, к счастью, никому из учеников не попались на глаза. Но, знаете, мне дважды повезти так не может.
— А ты можешь принести одежду сюда? — прошу Носову, но она, разумеется, лишь фыркает, задирая свой нос.
— Нина, у нас нет времени на твои заморочки! Все в класс!
Конечно, ей легко говорить. Это же не у неё костюм осла.
Ребята выходят, и я неохотно плетусь за ними. Мы успешно минуем лестницу на второй этаж, где находится наш классный кабинет. И только я выдыхаю, как позади раздается голос:
— Ребята, а вы Ниночку не видели?
Алла Викторовна нагоняет нас на своих невысоких каблуках и останавливается сбоку от меня, не признавая в смердящем чудовище свою лучшую ученицу.
— Кхм, — откашливаюсь, привлекая ее внимание. Алла Викторовна поворачивается и, клянусь, ее глаза чуть не выпадают из глазниц. — Я тут.
— О, я хотела обсудить с тобой завтрашние олимпиады, — быстро справившись с шоком, переходит она к делу. — Сможешь подъехать сразу туда?
— Да, конечно.
— Отлично! Тогда буду ждать у входа.
Мы обсуждаем ещё детали завтрашних олимпиад по физике и астрономии, в частности темы, которые желательно повторить и формулы. Улыбнувшись, Алла Викторовна уходит, а я замечаю что осталась совсем одна. Должно быть, пока мы разговаривали, ребята ушли в класс.
Я успеваю пройти мимо шкафчиков, когда прямо из-за поворота выруливают несколько парней.
Черт возьми! Ну почему именно сейчас? Первое, что я успеваю предпринять, так это опустить ослиную голову на свою, как бы это странно не звучало. Я буду слушать насмешки до конца учебного года, если меня узнают в этом убожестве. А вот спрятаться, к сожалению, не куда.
— Смотри, ослиная голова! — кричит один из парней.
Болваны начинают гоготать, пока я буквально на ощупь пробираюсь к дверям туалета.
— Интересно, кто там? — спрашивает один из них.
Нет, вам не интересно. Идите куда шли!
Понятия не имею, что они хотят предпринять дальше, но я нащупываю ручку, дергаю на себя и прошмыгиваю куда-то… Судя по запаху, в туалет.
Захлопнув дверь, приваливаюсь к ней спиной и снимаю ослиную голову, рвано хватая воздух ртом. Мое сердце выскакивает из груди, а когда я слышу знакомый насмешливый голос — чуть не останавливается.
— Надо же, от встречи к встрече все интереснее и интереснее, утёнок.
Боже мой, нет!
Нет! Нет! Нет! Этого не может быть!
Я держу глаза закрытыми, надеясь, что у меня слуховые галлюцинации. Или, знаете, я просто поехала кукухой.
Несмело открываю сперва один глаз, затем второй. Из меня вырывается жалобный стон.
Ну почему? Почему именно он?
— Это… — прищуривается, кивая на мой костюм, как я его грубо перебиваю.
— Ни слова.
Губы Арсена подрагивают, словно он сдерживает рвущийся наружу смех.
Интересно, если я его задушу, то буду в списке подозреваемых?
— Когда ты на меня так смотришь, мне страшно, — с опаской
