Теперь я чувствую ещё большую растерянность. Не думала, что всё это так важно для устройства на работу.
— Я… приехала из деревни, — не собираюсь врать, я не стыжусь того факта, что не городская, — люблю готовить, бабушка с детства учила меня шить. Ещё я люблю животных и ухаживать за растениями.
Задумываюсь, не сказала ли ненужного, и стоит ли говорить что-то ещё.
— Если честно, даже не знаю, что ещё сказать, — признаюсь. — Читать люблю ещё. Мне нравятся книги про космос: и художественные, и документальные.
— Ты очень интересный человек, Женя, — кивает удовлетворённо Злата, внимательно выслушав меня. — И глаза горят — вижу. Именно таких людей мы и ищем. Ответственных, а только такие способны заботиться о животных и растениях, умеющих творчески мыслить — а именно это я вижу в твоём увлечении космосом. Думаю, мы можем попробовать сотрудничать. Начнём с трёхдневной стажировки по два часа, если тебя и меня всё устроит, перейдём на договор с частичной занятостью, ведь ты учишься ещё. Вот, почитай дома. А сейчас Полина проведёт тебе экскурсию по ателье.
Злата кладёт передо мною на стол стопку бумаг, которые я забираю, чтобы дома ознакомиться, и с предвкушением жду экскурсию по ателье.
— Спасибо, — благодарю Злату и иду за девушкой из приёмной, которая делает знак следовать за ней.
В основную мастерскую вхожу будто в святыню — затаив дыхание. Я не смела мечтать работать в таком месте даже после окончания колледжа, что уж говорить про первый курс.
Мастерская действительно невероятная. Очень стильная — мебель, столы, стеллажи выполнены в одних оттенках, даже портновские манекены в общем стиле. Примерочные, подиумная длинная ступень с подсветкой, имитирующей зальный свет. Стол для раскройки, стеллажи с тканями, стойки с нитками, прикрытые ширмой, а чуть далее мягкие кресла и диванчик со столиком для клиентов.
Я насчитываю пять рабочих мест, три из которых заняты.
Девушки за машинами поднимают на нас глаза, устремляя на меня изучающие взгляды.
— Это Евгения, — объявляет Полина, — помощница-стажёр. Злата сказала любить и жаловать.
— Привет, Евгения! — машет ладонью одна девушка.
Вторая просто скупо кивает, снова склоняясь к работе, а третья тут же подскакивает.
— Отлично! Женя? Я Аня. Очень приятно! Пошли!
Я ещё даже не успеваю понять, что происходит, как она быстро подходит, хватает меня за руку и тащит за собой.
Мы оказываемся в большой кладовой с длинными стеллажами вдоль стен, на которых стоят коробки и бесконечное количество свёртков самых разнообразных тканей, прозрачные пластиковые колбы с пуговицами и другой фурнитурой.
— Вещи свои можешь пока положить вон туда, — кивает на тумбочку в углу и вешалку рядом с нею. — Сейчас придёт одна вредная постоянная клиентка, и мне нужна будет помощь, потому что она любит, чтобы было всё быстро.
Признаться, я не ожидала, что уже сегодня приступлю к своим обязанностям. Это заставляет разволноваться, но у меня нет времени, чтобы успокоить себя и настроиться. Врываться в бой придётся без подготовки.
Едва успеваю положить свои вещи и подхватить волосы в пучок, чтобы не мешались, как на руки мне опускается шланшетка с таблицей и органайзер со всякими мелочами, а на плечо набрасывается измерительная лента и небольшой отрез бледно-лиловой ткани.
— Держи вот это, это и это, — сама Аня тоже подхватывает несколько отрезов и коробку. — А теперь пошли!
Семеню за нею снова в рабочий зал и через него в зону примерочных. Рядом стоит небольшой круглый подиум, и возле него стол, на который Аня и ставит все коробки, а потом растягивает перед подиумом ширму.
— Добрый день, Екатерина, — оборачивает Аня, когда в мастерскую кто-то входит. — Мы вас уже ждём.
Тихо шепчет мне “улыбнись!”, и я тоже стараюсь изобразить милую улыбку, глядя на вошедшую женщину.
Высокая, красивая брюнетка и идеально гладкими волосами ниже плеч. Она ухожена, и не сразу понятно, сколько ей лет. Я бы лет тридцать с небольшим дала, наверное.
— Здравствуйте, Анна, — кивает она швее, а по мне вскользь мажет вглядом, не особенно заинтересовавшись.
Сама не пойму чем именно, но она вызывает у меня неприятное чувство. Отторжение какое-то, что ли.
Уже в первый час работы я открываю для себя ещё одну истину, о которой не задумывалась раньше: большая часть моей профессии — это не только ткани, нитки, ножницы и машина. Это ещё и люди. И, наверное, это самое сложное. Потому что можно выучить и натренироваться, как делать волан или оборку, и потом это будет с тобой всегда, но нельзя найти один единый подход к каждому клиенту.
Екатерина проходит к подиуму, снимает с плеч плащ и кладёт мне на руки, раздевается до белья, пока я отношу её плащ на вешалку, и встаёт на подиум за ширму. Аня подходит к ней с измерительной лентой.
— Женя, бери планшетку и иди сюда, будешь записывать мерки.
Делаю, что говорит Аня, волнуясь, как бы не напутать с цифрами. И в этот момент на столике жужжит смартфон Екатерины.
— Девушка, будьте добры, — кивает мне клиентка, показывая на телефон.
Я беру его и внутри вдруг обдаёт кипятком.
“Герман” — высвечивается на экране. И фото Германа Васильевича.
В голове быстро складывается паззл. Ксюша ведь говорила, что любовницу его отца зовут Екатерина.
“Надменная гадина” — так Ксюша её охарактеризовала.
Получается, эта Екатерина и есть та самая любовница?
26
— Девяносто четыре охват бёдер, — голос Анны доносится до меня как сквозь толщу воды, хотя я и стою рядом.
Лицо горит. В ушах слышен собственный пульс. А всё потому, что Екатерина, позволяя себя обмерять, разговаривает по телефону с Германом Васильевичем.
— Да, Герман, ты прав. Да-да, — говорит она и сначала мягко улыбается, а потом жеманно прикусывает нижнюю губу. Мне не слышно, что говорит ей он, но её ответов и реакции достаточно, чтобы внутри у меня пылал жгучий огонь ревности, а пелена застилала глаза. — Завтра и в пятницу я точно занята, так что либо сегодня, либо на неделе уже. Напиши мне тогда, чтобы я имела ввиду.
О чём они договариваются? О встрече, видимо. О свидании… Тогда почему она так разговаривает, будто у них бизнес-встреча? Может, они ведут общие какие-то дела?
— Я в ателье, — поднимает руки, позволяя Ане измерить длину проймы, а сама продолжает говорить. — Готовлюсь к торжеству. И ещё кое-что…
Она играет голосом, жеманничает, а всё, чего хочется мне, так это схватить иголку из органайзера рядом и воткнуть ей куда-нибудь, да чтобы побольнее. Самой стыдно становится, ведь я никогда никому не желала ничего плохого. Сердилась, конечно, но по мелочи и без такого острого желания причинить вред.
У меня даже боль в челюсти появляется из-за стиснутых зубов — в таком я пребываю сейчас напряжении. В груди продолжает греметь сердцебиение, быстро и тревожно, будто мне нужно куда-то бежать и сражаться. Но вот ноги прирастают к полу, будто каменные столбы.
— Это уже для тебя, да… Понравится…
— Жень! — негромко окликает меня Аня. — Ты записала последнее?
— Что? — я будто выныриваю и опять тону в этой топи ревности. — Нет, сейчас, извини…
— Внимательнее, — она поправляет тихо, но строго.
С большим трудом собираюсь с силами и концентрируюсь на записях. Нельзя ошибиться. Что обо мне подумают? Выставят без сожалений, и я упущу такой важный и ценный для меня шанс.
Нельзя позволить себе раскиснуть.
— С мерками всё, — сообщает Аня Екатерине.
— А моя сорочка готова?
— Да, — кивает, а потом обращается ко мне: — Женя, там в подсобном на третьем стеллаже бордовая коробка. Принеси, пожалуйста.
— Сейчас.
Обрадовавшись передышке, ухожу в подсобку. Растираю ладони, чтобы не так дрожали, переплетаю пучок.
Так, бордовая коробка.
Отыскиваю стеллаж номер три и нахожу на нём нужную коробочку — небольшую, украшенную ленточкой. Наверное, в таких выдают клиентам готовые изделия, я видела их в коробках дальше.
