- К тебе приходила твоя жена? - уточняет Вета.
- Да. Но поговорить не вышло. Она пыталась качать права, я сказал что хочу развод и она взяла тайм-аут на раздумья.
Вета смотрит на меня, нахмурив брови, а затем качает головой.
- Не понимаю.
- Что не понимаешь?
- Ваш брак. Не понимаю.
Я присел и пожал плечами.
- Нечего понимать. Брак по расчету ради выгоды третьей стороны. В нашем случае - отца. Мне не мешал, потому что я думал, что меня ничего хорошего не ждет в жизни. Теперь понимаю, что был не прав и не стоило ввязываться в эту сомнительную авантюру.
Я устало тру лицо. Спать всего пару часов, завтра день такой же тяжелый. Но когда она рядом, мыслей о сне нет.
- Иди ко мне, Елизавета. Помурлычь свои осуждения на ушко, пока я буду принимать душ. А потом хочешь казни, хочешь милуй, решай мою судьбу как хочешь.
- Вот корень твоих бед, - тут же укусила меня. - Ты слишком многое позволяешь женщинам. И потом уже с их аппетитами не справляешься.
Я рассмеялся, шлепнул ее по обнаженной заднице, вжал в себя.
- С тобой справлюсь, - хрипло прошептал ей на ухо, чтоб задрожала.
Пусть знает, что спокойная ночь ее не ждет. А вот пытка до утра - да.
21 глава
Вета
Я еще спала, когда Лев уехал на работу. Слышала, как он остановил Алю, которая хотела меня разбудить, и попросил “дать мамочке поспать и отдохнуть”, поиграть пока с Анной Ивановной. Я хотела заставить себя проснуться. Проснуться, выполнять свои обязанности матери, все как положено. Но правда в том, что впервые за четыре года у меня появилась возможность выбрать себя и отоспаться, зная, что дочь в безопасности и за ней есть кому присмотреть. И бес на плече шепнул ласково, баюкая: спи...
Проснулась я другим человеком. Расслабленным, отдохнувшим, всем довольным. Опять же, когда мы с Алиной жили вдвоем, я думала, что такие возможности и состояния вернутся в мою жизнь лишь когда Аля вырастет. И я позволила себе насладиться тем, что все это появилось в моей жизни раньше.
Благодаря ему.
Теперь, видя Льва с дочкой, я понимаю, какой большой ошибкой было разлучать их. А еще, отстояв себя перед его отцом, я понимаю, какой ошибкой было так бояться его. Раньше я рисовала себе образ людоеда, который силой потащит на аборт, но теперь, увидев его трепет по отношению к Алине, я понимаю, что во многом была не права. Поспешные решения редко бывают верными, и как ни крути, я соучастница старшего Арского в побеге. Потому что я ему это позволила. Не смогла отстоять себя, отстоять свое право быть с любовью своей жизни. Сама во многом виновата.
Спускаюсь к завтраку, улыбаюсь Анне Ивановне.
- Вы хорошо выглядите, госпожа.
- Да какая я госпожа, - смеюсь, - просто Вета. Ладно?
Она кивает, улыбаясь. Я ищу взглядом дочку, и женщина сразу говорит.
- На улице, на пледе. У нее пикник там.
Я улыбаюсь и киваю. Частный дом со своим, огороженным двором - это моя давняя мечта. Аля любит проводить время на улице, когда она была младше, мы с ней практически жили на воздухе. Я брала с собой планшет, устраивалась на лавочке, и работала, одним глазом присматривая за своей обезьянкой, которая лазила по площадке, играя и сбрасывая свою энергию.
Мужской голос резанул слух.
- С кем пикник? - напряглась я мгновенно, пытливо посмотрев на Анну Ивановну.
- С Ветром и дедушкой.
Я поджала губы и поднялась на ноги. Всю легкость утра как ветром сдуло. Вот и пускай ситуацию на самотек, выбирая себя.
Выхожу на улицу и вижу Арского старшего, в его дорогущем костюме, с чашкой чая из набора “принцессы”. Зрелище настолько неправдоподобно комическое, что я поверить не могу, что это реальность.
- Мамочка, - радуется Алина, когда видит меня. - Садись, садись! Сейчас мы и тебе чай принесем!
Дочка хватает пустую розовую кружку, подскакивает на ноги и мчится в кухню.
Я же окидываю взглядом накрытую “поляну” и говорю:
- Я не разрешаю есть Алине столько сладостей. Она аллергик, как и ваш сын.
Арский поднимает на меня недовольный взгляд.
- И почему я не удивлен, что ты из тех мамаш, что запрещают ребенку вкусности?
- Здоровье, зубы, нормальное пищевое поведение... Мне не все равно, что с ней будет, когда она вырастет.
- Так ты понимаешь меня, значит.
- Нет, - качаю головой в знак отрицания, - вас я категорически не понимаю. И, боюсь, никогда не пойму.
- Ты честна со мной, я ценю это. И отвечу тебе той же честностью, чтобы все между нами было кристально чисто.
Я едва не закатила глаза. Какое великое одолжение.
Перечить, впрочем, не посмела. Хочет выговориться - в добрый путь.
- Та мне не нравишься, Елизавета. Ты наглая, грубая, без царя в голове. Ты не умеешь уважать авторитет и не знакома с понятием субординации, ты просто нагло берешь свое, своей внешностью и тем, что между ног. Это все может прокатывать с моим сыном, но не со мной.
Я вообще никак эту грязь не комментирую. Лишь в очередной раз убеждаюсь, что этот человек оторван от реальности и видит лишь то, что хочет видеть.
- Но поскольку ты мать моей внучки, - продолжает он как ни чем ни бывало, - я обязан научиться сосуществовать с тобой.
- Очень великодушно, - мне хотелось фыркнуть, но я подавила этот порыв в себе. В отличие от него я все же не забываю, с кем разговариваю. И это со своим, с его слов, отсутствием субординации. Чья бы корова мычала.
- Знаете, говорят, что больше всего в людях нас раздражает то, что нас раздражает в самих себе. Вам было бы полезно подумать об этом. Я заберу сладости, или заберу Алину. Выбор за вами, Станислав Константинович.
- Тебе было бы полезно не учить меня жизни, девчонка, - он вышел из себя моментально.
Но ссора не успела вспыхнуть и разгореться пламенем. За нами вдруг обиженно всхлипнула Алина.
- Я не хочу больше пить чай, - сказала, кажется, нам обоим. - Я пойду лучше с Анной Ивановной поиграю.
Она не ждет моего одобрения, что ей несвойственно. Меня это удивляет. Взрослеет на глазах, моя сладкая булочка.
- Знаете, если хотите ладить с ней, то вы зашли не с козырей, Станислав Константинович, - холодно бросаю несостоявшемуся свекру и ухожу в дом, чтобы догнать Алину.
Я задумчиво смотрела в окно, настолько провалившись в свои мысли, что перестала отдавать отчет, сколько времени прошло. Книжка с любимыми сказками дочери по-прежнему была в моих руках, а Аля сладко сопела в своей кроватке. День был нелегкий. И после того, как Алина уснула под звук моего голоса, я еще какое-то время сидела и пыталась унять дрожь в руках.
Весь день дочь была нервная, раздраженная, начинала плакать из-за мелочей, на которые раньше не реагировала. И я понимала, кто всему виной. Понимала и кипела внутри. Ведь именно от этого я так хотела сберечь свою дочь. От этого защищала, исчезнув из города и из зоны доступа ее отца и деда. И я не могу обвинить Льва в том, что он много работает, что его отец не поддается контролю и воспитанию. И он на моей стороне, и выйдет из себя, услышав, что произошло днем. Но оно уже поризошло. Алина уже пострадала от эмоционально неуравновешенного дедушки.
Я вздохнула, отложила книгу, посмотрела грустным взглядом на дочь. С одной стороны, я понимаю, что не всесильна, и защищать ее всю жизнь не смогу. Она все равно увидит и узнает, что мир несправедлив, в нем есть плохие и непонятные люди. С другой стороны, она такая крошка. Добрая, доверчивая. И я же вижу, что она тянется к деду. Ей не хватало мужского внимания, и она хочет получить его, не только от папы, который ее боготворит, но и от дедушки, который сам во все это вписался. Черт, как же сложно это все.
Я поднялась на ноги, подошла к кровати и поправила одеяло. Спи, моя радость. Как сильно мне хотелось бы, чтобы сегодня все сложилось по-другому.
Как только вышла из ее комнаты, сразу налетела на Льва.
