у него самого на сердце было не очень спокойно. Стоял не слишком жаркий майский день, небо окрасилось в насыщенно-синий цвет, и в этом уголке города, отклоняющемся от оживленных транспортных потоков, было как-то удивительно тихо и безмятежно, несмотря на веселую атмосферу у дворца и близлежащих ресторанчиков.
Из Эфиопии Айвар привез в подарок для родителей Нерины бутылку местного медового вина и множество специй, которые в России служат элементом кухонного убранства, а в условиях Африки используются как обеззараживающее средство и добавляются почти во все блюда. А для мамы Нерины специально предназначался эфиопский оберег, защищающий домашний очаг от сглаза.
Перед «смотринами» Даниэль уговорил Айвара обновить гардероб. Сам он считал, что в этом не было особой нужды, так как в Эфиопии одежда стоила недорого, а носил он ее всегда очень аккуратно. Но друг решительно настоял на том, что в Питере совсем другой стиль, и все-таки завлек его в один из популярных и более-менее демократичных магазинов мужской моды. Впрочем, Айвар умел быстро находить то, что нужно, и в этот раз тоже с первой попытки приобрел молодежный белый пиджак с черно-синим узором, кремовые летние брюки и белые туфли. В таком виде он и отправился с Нериной в гости, надеясь, что первое впечатление, от которого многое зависит, будет благоприятным.
Квартира у семейства Ли оказалась небольшой, обставленной неброско, но очень уютно. Многое в обстановке явно носило эклектичный оттенок советского интерьера, когда в одной квартире можно было увидеть русскую матрешку, грузинские чеканки, прибалтийскую керамику, ковер из Средней Азии и северные изделия из клыков моржа. А некоторым семьям удавалось сохранить даже какой-нибудь осколок дореволюционной эпохи, вроде предмета посуды с изображением охоты или бала.
Прежде Айвар считал это милым обычаем. Здесь у него также вызвало уважение большое количество книг и репродукции на стенах, изображающие какие-то мрачные дворцы и парки, отражающиеся в глади пруда, удивительные балы и маскарады, фигуры, разодетые в черный шелк и белоснежное кружево.
На видном месте стояли семейные фотографии. Одна, черно-белая, изображала родителей Нерины в день свадьбы, причем юная Надежда Павловна в коротком белом платье и вуалетке сияла открытой «голливудской» улыбкой, а Андрей Петрович на ее фоне выглядел каким-то растерянным. На другой они были с маленькой Нериной, которую, впрочем, не было видно из-за конвертика с лентой, а вот на третьей девочка уже осмысленно улыбалась на фоне новогодней елки и ее черные косички были украшены огромными бантами.
Эта коллекция показалась Айвару очень трогательной, так как он сам до сих пор хранил немногие снимки из своего детства.
Показала Нерина и свою комнату, особо отметив большой комод с зеркалом. Это, по ее словам, была одна из старейших вещей в их семье, которую отец сам отреставрировал, а мать расписала всякими причудливыми картинками вроде павлиньих перьев, морских раковин, бабочек, райских птиц с длинными хвостами и гребнями, восточных танцовщиц на фоне сказочных ковров и кувшинов.
Единственным предметом корейской культуры в семье была фарфоровая статуэтка девушки в традиционном широком наряде «ханбок», с массивным струнным инструментом в руках. Ее, по словам Нерины, изваял дед, состоявший в Союзе художников, для экспозиции к юбилею легендарного Всемирного фестиваля молодежи и студентов 1957 года.
Правда, у Нерины хранилась еще одна вещь, про которую она говорила Айвару и после некоторого раздумья все же решила ему показать, — старый деревянный ларчик с драконами, фениксами и рыбками, в котором хранились серебряные шпильки. В Корее, как ей поведала бабушка со стороны отца, они являлись для девушек атрибутом перехода из детства в юность и расцвет. Их украшали цветы и бабочки, причем лепестки и крылья были из тончайшего витого серебра, инкрустированного белым и голубым нефритом. По словам бабушки Лены, как звала ее Нерина, это была фамильная ценность, охраняющая от дурного глаза и семейных неурядиц. Как ее удалось сохранить в тяжкие для предков времена, осталось неизвестным. Бабушка Лена скончалась, когда Нерине было всего семь лет, но та хорошо ее помнила. Несмотря на свой непростой и властный характер, к девочке она относилась ласково, рассказывала ей много народных сказок, преданий и обычаев, которые удалось сохранить в памяти.
Сами хозяева дома выглядели типичными представителями питерской интеллигенции, которую можно встретить и в парадных театрах, и в скромных дворцах культуры. Айвар давно не общался с такими людьми, но помнил, что когда-то его родители прекрасно с ними ладили без всяких расовых барьеров, и это показалось ему добрым знаком.
Родители вместе с Нериной решили, что сегодняшняя встреча не должна носить пафосного и обязывающего оттенка, чтобы никого не смущать, и поэтому обстановка за столом была непритязательной, но приветливой. В соответствии с воспитанием старшие не затронули болезненных для гостя вопросов, предоставив ему побольше рассказать о том хорошем, что было до отъезда в Африку.
Айвар заметил, что у Нерины было внешнее сходство с обоими родителями. На отца, уже немолодого человека с правильными, хоть и тронутыми временем чертами лица, она походила серьезным, почти хмурым взглядом даже при улыбке. А от матери, весьма милой женщины с мягкими манерами и размеренной речью академического искусствоведа, дочке достался яркий, красиво очерченный рот и подбородок с игривыми ямочками, которые смягчали эту серьезность. Ее русые волосы были уложены в красивую прическу, легкий макияж и винтажные украшения из эмали также говорили о том, что женщина все еще хочет произвести впечатление и в то же время соответствовать образу патриархальной хозяйки дома. Отец был одет в ослепительно белую, заботливо отглаженную рубашку и серый жилет явно ручной вязки.
Поначалу собравшимся удалось задать непринужденный тон, однако Айвар почему-то чувствовал себя все более некомфортно. Это было странно: он никогда не боялся белых людей, к которым относил также Андрея Петровича и Нерину, так как рос среди них, видел постоянно за время работы в баре, да и теперь не ощущал никакого неудобства на питерских улицах. Возможно, в открытом пространстве и в толпе различия как-то стирались и развеивались, словно обрывки фраз и мимолетные взгляды. А здесь, в этой небольшой комнате, где буквально резало глаз от умиротворяющих светлых тонов в обоях, тюлевых занавесках, посуде, даже домашних пирогах, в которых хозяйка дома была мастерицей, он со своей черной кожей ощущал себя будто без одежды. Хорошо, что Нерина вовремя посоветовала ему заранее снять лишнюю бижутерию, и теперь он жалел, что некуда деть татуировку.
Позднее он сказал Даниэлю: «Хоть у меня в роду и не было рабов, но в этом доме возникло такое чувство, что вот-вот хозяин сбросит мне на
