у него нет секретов от мамы.
— В отличие от тебя, — Лайла скалилась. — Я злюсь на тебя.
— Не ты одна, — пробормотала я.
— Мы не скрываем друг от друга такие вещи, — она вскочила со стула, стащила с прилавка банку со средством для мытья стекол и тряпку. Она принялась за работу над витриной — витриной, которую я уже вытерла, — удаляя невидимые отпечатки пальцев и пятна, пока стекло не начало скрипеть.
— Прости, Лайла.
Она вздрогнула, глаза пылали.
— Я всё тебе рассказываю. Ты не просто моя сестра, ты моя лучшая подруга. Ты помогаешь мне переживать плохие дни. Ты даже не дала мне возможности быть рядом в твои.
— Я…
— Тихо. Сейчас я говорю, — она начала ходить туда-сюда по кофейне. — Ты великолепна. Ты невероятный врач и помогаешь стольким людям. Но ты не умеешь позволять кому-либо помогать тебе. Неужели так трудно не быть идеальной?
Ауч.
— Я не идеальна. Далеко не идеальна.
— Я знаю, что ты не идеальна. Ты ни черта не умеешь готовить. Что ты, конечно же, никогда не признаешь. Ты никогда не признаешься в том, что чувствуешь на самом деле. И вот сейчас ты здесь, проработав всю неделю в больнице, убираешься в моем кафе.
— Я непротив.
— Дело не в этом, и перестань меня перебивать, — она подняла палец. — Мне не нужно, чтобы ты помогала мне убираться. Но я знаю, что ты хочешь, поэтому я тебе разрешаю. Улавливаешь разницу?
Я держала рот на замке.
— Это был реальный вопрос, на который ты должна ответить.
— Да, — на моём лице появилась улыбка. — Я должна была рассказать тебе о Фостере давным-давно. Я обещаю рассказать тебе в следующий раз, когда мужчина разобьет мне сердце.
Не только потому, что я должна опираться на свою сестру, но и потому, что для Лайлы было важно, чтобы у нее была возможность помогать мне в мои плохие дни.
— Спасибо, — она кивнула. — Так что ты собираешься делать с Фостером?
— Игнорировать его?
Она рассмеялась.
— Одинокая женщина не игнорирует мужчину, который так выглядит.
— Боже, — я опустила лицо в руки. — Я не знаю. Я не знаю. Он поцеловал меня три дня назад, и я не могу перестать думать об этом.
— И как оно?
— Помнишь, когда нам было по пятнадцать, и ты первый раз поцеловалась?
Лайла прошла к своему стулу и села на него с мечтательной улыбкой.
— Джейсон Палмер.
— Я заставила тебя рассказать мне все подробности той ночи, — мы пробрались в сарай, чтобы никто не слышал нашего разговора. Я была любопытна, взволнована и немного ревновала. Лайла всегда была более смелой с мальчиками. — Ты сказала мне, что это было лучше, чем радуга.
— А я люблю радугу, — она грустно улыбнулась мне. — Этот поцелуй с Фостером был не просто хорошим.
— Он был лучше, чем радуга.
— О боже. Как твоя сестра, я обязана ненавидеть его за то, что он сделал с тобой. Но как твой лучший друг, я поддержу тебя в любом твоем решении. Что ты собираешься делать?
— Попросить его уехать? — я пожала плечами. — Я не могу. Уже слишком поздно.
Лайла потянулась ко мне и положила свою ладонь поверх моей.
— Слишком поздно для радуги?
— Радуга исчезла в буре. В буря Фостера и Вивьен.
— Тогда, может быть, ты сможешь получить какое-то завершение. Он хочет объясниться. Что плохого в том, чтобы позволить ему попробовать?
Что плохого? То, что я влюблюсь в него. И он снова сломает меня.
Несколько мгновений мы сидели молча, пока я не встала и не поставила стул на стол. Потом мы вместе пошли в «Костяшки» и тихо поужинали. Когда Лайла начала зевать во время десерта, я подала знак, чтобы принесли чек.
— Я люблю тебя, — сказала я, обнимая её, пока мы стояли между моим джипом и её машиной в переулке за кафе.
— Я тоже тебя люблю. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Лайла ехала по Мэйн в одном направлении, а я поворачивала в другом. Но когда я выехала на улицу, ведущую в мой район, я продолжала ехать прямо, пока не оказался на Нижней Кларк-Форк-Роуд, идущей вдоль темного изгиба реки к выезду из города.
Может быть, Лайла была права. Возможно, мне нужно было покончить с Фостером. Может быть, тогда боль и разочарование уйдут. Может быть, тогда я смогу по-настоящему забыть.
И, черт возьми, мне и самой было что сказать.
Фостер был зол на меня. Но он не имел права злиться.
С каждым километром моё сердце всё сильнее колотилось. Мой собственный гнев разгорался до тех пор, пока моя хватка на руле не стала пугающе крепкой. Свет в спортзале струился сквозь окна в ночь. Я припарковалась, выпрыгнула из машины и поспешила внутрь, не давая себе шанса переосмыслить этот визит. Охладить свои эмоции.
Тепло ударило мне в лицо, когда я шагнула внутрь.
Тренажерный зал был совсем не таким, как в начале недели. В центре помещения находился приподнятый боксерский ринг. Маты и юбка вокруг основания были ярко-синего цвета. Черные канаты тянулись из угла в угол. А в центре ринга, в одних шортах, стоял Фостер.
Его тело, его рельефные мышцы блестели от пота. Его грудь вздымалась от тяжелых вдохов.
Желание разлилось у меня между ног. Моё влагалище сжалось. Блять. Прийти сюда сегодня вечером было ошибкой. Он был слишком соблазнителен.
Наблюдать за его тренировками всегда было так интересно. Во время его боев я сидела на краю своего кресла, надеясь, что он победит. И панически боялась, что он проиграет.
Но в те ночи, когда он выигрывал — а это было почти всегда — мы не успевали выехать с парковки, как я затаскивала его на заднее сиденье его пикапа и срывала с него одежду.
— Чего ты хочешь, Талия?
Голос Фостера был острым как бритва.
Я хотела смотреть на него и ничего не чувствовать. Хотела иметь возможность разорвать нашу фотографию на сотни кусочков. Хотела спать по ночам, чтобы его лицо не преследовало меня во снах.
Хотела, чтобы он перестал злиться на меня, потому что, черт бы его побрал, он не имел права злиться на меня.
Направившись к рингу, я взобралась на его край. Затем нагнулась и проскользнула между канатами, пройдя прямо в его личное пространство.
— У тебя нет права злиться на меня, — я ткнула пальцем в его голую грудь и не встретила ничего, кроме твердых мышц.
Он посмотрел на мои ботинки и на снежные хлопья на них. Его челюсть сжалась.
— Сними ботинки. Это совершенно новый ринг.
Мои ноздри раздувались, но
