Несмотря на три капсулы антибиотиков, ночью у него началась лихорадка.
Я спала чутко, и около пяти меня разбудили странные звуки. Послушав с минуту, как он стонет и мечется в постели, я пошла к нему.
— Андрей? — не включая свет, я присела на край кровати.
Он лежал на спине, весь в испарине. Стонал в забытье — время действия морфина закончилось. Я наклонилась и увидела, что глаза открыты. Мутные, застывшие — Андрей меня не узнавал.
Или вообще не понял, что не один в комнате.
— Андрей? — повторила я, положила ладонь на лоб — и чуть не обожглась.
Вдруг он перехватил запястье.
— Прохладная… Так приятно. Ты все-таки пришла…
У него был хриплый, неразборчивый шепот, но больше всего поразило, что он был полон страдания и нежности.
— Ты пришла ко мне… — он поцеловал горячими спекшимися губами ладонь. — Любимая… Ласточка моя… Дина. Ты пришла…
Я не посмела отнять руку, хотя слова, тепло и ласка предназначались другой. Даже в сердце укололо. Он бредит, но этот ночной бред такой искренний… Я смотрела на него, а по щеке внезапно скатилась слеза: таких чувств, как в его голосе, я не слышала. Он делал подарки, защищал, у нас был крышесносный секс, я будущая мать его ребенка, но мне он не говорил слов с такой любовью.
Безумной, полной жажды и страсти.
До этого момента я вообще не чувствовала в нем жизни.
Он меня не любит.
Любит ее — ту изнасилованную девушку, о которой рассказывал.
Дину.
Я была его утешением. Отдушиной после долгого воздержания. Он размяк, мной увлекся, но я была нужна, чтобы заткнуть дыру в душе. А настоящие чувства — ей. Если бы он умер этой ночью: в бреду и с ее именем на губах, она никогда бы об этом не узнала.
Я вспомнила свои розовые грезы о нашей жизни, когда залетела и не знала, как сказать. Теперь ношу под сердцем его ребенка и знаю, что он меня не любит, и моя любовь растаяла, когда узнала, кто он на самом деле. С общим ребенком, но чужие друг другу. Жизнь, оказывается, горькая штука. Ты узнаешь об этом сразу, как становишься взрослой.
— Ласточка... — голос стал неразборчивым, он начал заговариваться.
— Тише, — прошептала я, осторожно освобождая руку.
Отыскала рядом с кроватью бутылку воды, намочила кусок бинта и протерла лоб. Андрей затих ненадолго, но рукой я чувствовала нездоровое горячее дыхание. Очень быстрое и очень горячее. Рана воспалилась. Ему плохо.
Без медицинской помощи, я боялась — это конец.
Андрей уснул, как был: по пояс голый и в джинсах. Я осторожно ощупала карманы, но свой телефон нашла в постели — выпал, пока тот крутился. Уточнив дозировку, на сгибе локтя я нашла толстую вену и ввела иглу, наблюдая за измученным лицом. Он даже не почувствовал. Надеюсь, ему станет лучше. Промыла рану — придется не раз еще это делать, обеззараживать, давать антибиотики, надеясь, что поможет и он не умрет от заражения. Сам он этого не сделает в бреду. В прочитанном меня испугало словосочетание «некроз тканей». Тряпка на лбу давно нагрелась, я снова смочила ее водой.
И хотя жар не спал, ему стало легче — Андрей уснул.
Я сделала чай и на кухне прочла криминальные новости. Без подробностей — наверное, они появятся утром, писали о нападении на кортеж. Стрельба в черте города, перехват, стрелку удалось уйти. Я устало выключила телефон. Этот стрелок спит в соседней комнате.
Сейчас я могла бы сбежать, если бы захотела. Ключи у меня, телефон тоже, деньги можно взять в коробке из зала. Но вспомнив двух подосланных ко мне бандитов и предупреждения Андрея, я вернулась в комнату. Живот вновь начало тянуть, а глаза слипались от усталости.
Пусть утром он придет в себя.
Глава 20
Я проснулась от хлопка двери.
Из окна лился солнечный свет, я его приоткрыла, шел свежий воздух, долетал радостный щебет птиц. Я прислушалась к шараханью в соседней комнате, хотя Андрей всегда ходил тихо. Привстала, а затем решительно откинула плед и выглянула в коридор. Неужели сумел встать?
Андрей был в своей комнате.
Нахохлившись на кровати, он вяло жевал тушенку из банки.
— Привет, — промямлил он, заметив мое встревоженное лицо и жутковато улыбнулся. — Иди сюда…
Он похлопал рядом.
Я опустилась на кровать. Он пришел в себя, но сильно лучше не стало. Улыбается, но вид изможденный — даже ест с трудом: жует и давится. Скулы стали острее, от усталости Андрей утратил контроль над собой, и асимметрия усилилась — черты лица совсем поплыли. Отекший, все еще в испарине.
Я приложила ладонь к влажному лбу.
Горячий.
— Сильно тебя испугал?
— У вас бред был ночью…
— Помню, — Андрей отвернулся, словно хотел закрыть тему, что принял меня за другую. — Голодная?
— Да, — призналась я.
Со вчерашнего дня я ничего, кроме салата не ела.
— Беременные едят тушенку? Больше ничего нет, — он предложил свою банку, но я покачала головой. — Ты меня перевязывала ночью?
— И обезболивающее колола. Лихорадка, это серьезно, вам нужно показаться врачу. У вас лоб горячий.
— Не хочу рисковать, всё пройдет. Позвоню, и будем переезжать, здесь оставаться нельзя. Собери вещи.
Я вышла, но задержалась в коридоре. Собраться недолго, а я хотела знать, кому он звонит.
— Сергей… — Андрей вздохнул. — Я промахнулся. На несколько дней залягу на дно. Нет. Они знали, что по грузу постреливают и ждали. Я еле ушел.
Долгая пауза, я даже решила, что он отключил телефон, но оказалось, Шелехов его отчитывал.
— Я предупреждал! — Андрей ответил резко. — Разберись со своим поставщиком!
Голос не заискивающий, сильный, но слышно, что оправдывается. На него злятся, а он огрызается.
Не он в этом тандеме главный.
Может быть, равный, но не главный, точно. И он завалил дело.
— Про бабу ничего не знаю. Мне не до баб сейчас. Я тяжело ранен.
В комнате я сложила пожитки. О ком говорили, обо мне? Он прячет меня от всех: от друзей, от подельников. Вот, что значит быть с ним: скитаться по тайным квартирам, жить в ожидании опасности, никому не верить. Андрей проверил рану — из ванны снова запахло спиртом. Забрал деньги, несколько ампул морфина, патроны, остальное бросил. С трудом застегнулся — жар так и не спал. Горячий, потный, едва стоящий на ногах, он сунул пистолет за пояс спереди и прикрыл сверху рубашкой.
Я со скромным пакетиком лекарств и сумкой, ждала в коридоре.
— Называй меня на «ты», ладно? — сказал он, прежде чем мы вышли. — Для окружающих будет странно, что живешь со мной, а обращаешься на «вы».
— Конспирация.
— Да. Вместе нам долго быть. Ты когда рожаешь?
— В декабре. Предполагаемая дата — десятое.
— Значит, почти пять месяцев вместе. Сделаем вид, что ты моя жена.
Я дождалась, когда Андрей проверит подъезд и вышла вслед за ним.
Почему нет, это даже логично. Прятать меня много месяцев от случайных взглядов он не сможет, а так даже лучше — меньше подозрений. Живет по соседству военный с молодой беременной супругой и что с того?
Андрей привез меня в спальный район.
Специально выбрал такое место или совпадение, но мне здесь понравилось: микрорайон из десятиэтажек был небогатым, но обжитым. Здесь были люди. Во дворе дети и матери с колясками, битком недорогих иномарок. На старом месте пугало запустение.
Квартира двухкомнатная, на втором этаже.
Я вышла на балкон, с удовольствием вдохнув душистый от цветов и зелени воздух: с этой стороны дом закрывали деревья и кусты. С детской площадки долетали вопли ребятни.
— Я схожу в магазин, тебе что купить?
Андрею переезд дался тяжело.
Я обернулась: он выглядел больным и уставшим. Помня о прежних ошибках с запасами, я сказала:
— Напишу список на неделю.
Есть хотелось ужасно.
Я добавила яйца, молоко и грибы, чтобы сразу приготовить омлет. Андрей ушел, а я осмотрелась. Квартиру он снял заранее, но еще здесь не жил. Не новая мебель, пустые шкафы. В ванной мне понравилось большое зеркало на двери. Под глазами круги от недосыпа, помятая. Последние ночи не прошли бесследно.
