— Ложитесь. Что случилось? — спросила она. — Почему смотрим?
— Шевеления прекратились, — за меня ответил Николай Александрович, пока я устраивалась на кушетке. — Восемнадцать-девятнадцать недель, девочка хорошо понервничала.
— Давно нет шевелений? — в голосе врача мерещилась тревога.
— Три дня, — прошептала я.
Больше она ничего не сказала: нанесла немного геля на датчик, и прижала к животу. Вместо того чтобы смотреть на экран, я наблюдала за Андреем. В нем искала поддержки. Странное чувство. Логичнее надеяться на врачей, но инстинктивно от бед хотелось прятаться за отцом моего ребенка. Николай Александрович тоже смотрел на него — со скрываемым неодобрением, мне непонятным — разговаривал он с нами приветливо, и помочь согласился с легкостью.
— Почему он не движется?
Взгляд Андрея был прикован к монитору.
Я не лезла с вопросами, давая ей время как следует посмотреть. Каждая секунда казалась пыткой, каждое слово било по оголенным нервам. Меня отпустило, когда врач нажала кнопку, и помещение заполнил стук быстрого сердечка.
— Ребенок спит, — сказала врач. — Вод достаточно, кровоток не нарушен, небольшой тонус. Посмотрите, видите пальчик сосет?
Андрей вдруг улыбнулся. Я выгнула шею, пытаясь рассмотреть изображение.
— Все хорошо? — спросила я.
— Не переживайте. Все прекрасно.
— Видно, кто родится? — спросил Андрей. — Мальчик или девочка?
— На вашем сроке уже можно определить, — она пристально всмотрелась в изображение, покрутила туда-сюда. — Ребенок лежит неудобно, плохо видно. А вы отец? Вам на скрининге в двадцать недель скажут.
— Она моя клиентка.
Даже перед незаинтересованными людьми не захотел раскрываться.
— Спасибо, Тань, — поблагодарил Николай Александрович.
Та улыбнулась на прощание и мы остались втроем. Мне было все равно, сын у меня будет или дочь, главное, что все обошлось. Стало так легко, будто камень с сердца упал. Я расслабленно села, вытирая живот салфеткой. А он, наверное, мальчика хочет? До этого он особой заинтересованности не проявлял.
— Купи бытовой допплер, чтобы лишний раз не волноваться, — посоветовал врач. — Сможешь слушать сердцебиение плода. Ты скажи, с тобой-то что? Ранен?
— Да так… — Андрей поежился, неосознанно ладонью прикрыв рану.
— Мне твой вид не нравится. Дай посмотрю.
Подумав, Андрей начал расстегивать рубашку. Хорошо, не стал упрямиться: я еще помнила, как мне пришлось промывать рану, пока он мучился в бреду. Пусть ему поможет настоящий врач. Без стеснения выложив пистолет на тумбу, Андрей повернулся боком.
Интересно, а врач знает, кто он? Слышал, что он был осужден? Или просто помогает старому товарищу, не задавая лишних вопросов?
Я опустила футболку и выбросила пропитанные гелем салфетки.
— У меня посерьезней проблема, — начал Андрей. — У нее нет документов, в больницу нельзя, а ей нужно где-то родить. Ты можешь помочь?
Врач присвистнул.
— Это непросто, Андрей…
— В курсе. Только не задавай вопросов. Никто не должен знать.
— Все так плохо?
На мгновение Андрей встретился с моим полным надежды взглядом. Сколько во мне было страхов… Он прав: в больницу нельзя.
— Не то слово. А если начнутся преждевременные роды или понадобится кесарево? Я все понимаю. Буду тебе должен. Заплачу, сколько скажешь, любую сумму.
Николай Александрович задумался.
— Она серьезно твоя клиентка или… Тебя можно поздравить, отец?
— Можно, — криво улыбнулся Андрей.
— Ну ты даешь, — выдохнул тот. — Подумать надо. Так-то родить можно хоть у меня дома.
— А если понадобится операционная? Анализы или что еще?
— Вот и я о том. Дай пару дней обдумать. Решим.
— Спасибо.
— Пока не за что, — философски заметил тот, уже снял повязку и внимательно рассматривал рану. Ничего не сказал, но я по серьезному лицу все поняла. — Присядь.
Андрей опустился на кушетку рядом. Николай Александрович выгрузил на тумбу, где стоял аппарат УЗИ, инструменты: эмалированную ванночку, зажимы, несколько пузырьков. Я обернулась, и Андрей поймал мой взгляд.
— Видишь, все обошлось, — горячими губами он ткнулся в висок.
Первый поцелуй с нашего второго знакомства. Не считая тех, когда в бреду он принял меня за другую, и целовал ладонь. Мне до сих пор было щекотно от тех жадных, горящих на коже ощущений.
Андрей тяжело дышал, и дыхание грело висок. Рука, которой он обнял меня за располневшую талию, дрожала. Позвякивая инструментами, Николай Александрович ковырялся в ране. Пахло спиртом — от этого запаха уже тошнило. Морфин должен действовать, но я почувствовала, как напряглись крепко сжатые губы. Поглаживал меня пальцами, но скорее сам успокаивался.
Когда врач закончил, Андрей неловко натянул рубашку, и вернул пистолет за ремень.
— Напишу тебе, что принимать, — Николай Александрович повернулся к столу в столбик, выписал названия лекарств, и протянул бланк. — Отлежись с недельку, станет хуже — звони.
Они пожали друг другу руки.
— Андрюха!.. — позвал тот, когда мы уже уходили. — Береги девочку.
Андрей пропустил меня вперед, а сам обернулся в дверях.
Мне кажется, врач знал, кто он такой — даже голос дрогнул.
— Не сомневайся.
Мне хотелось поделиться эмоциями, но Андрей ушел в себя. Посадил меня в машину, сел за руль и резво сдал назад. На обратном пути мы заехали в дежурную аптеку. Через высокие светящиеся витрины я смотрела, как он рассчитывается на кассе.
Я рада, что не одна.
Что есть, кому свозить меня к врачу, купить еды — позаботиться. Даже если у нас ничего не будет потом. Наши отношения обречены, наших чувств нет. Но жизнь научила меня радоваться синице в руке, а не витать в глупых мечтах. Он не подарит мне кольца, не сделает предложения, и не поведет нашего ребенка на прогулку. Зато у нашего сына или дочери был отец. О своем я ничего не знала. Целых пять месяцев мы будем играть в семью. Это больше, чем было у моей мамы. Он защитит нас. Снимет с меня груз финансовых проблем. Это уже больше, чем получают некоторые девушки в моем положении.
Андрей вернулся и сел за руль.
На колени шлепнулась небольшая коробочка с допплером.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — я прикоснулась к пальцам, когда он схватился за ручку переключения передач.
Он выглядел бледным, потрепанным. На людях держался, а наедине уже нет — черты лица обвисли, особенно с парализованной стороны.
— Устал, — признался он.
Андрей отлеживался около недели. Ему больше не было так плохо, как в первую ночь. Я видела, как он разрабатывает тело, чтобы вернуть подвижность. Несколько раз у него звонил телефон, Андрей смотрел на номер и не отвечал. Я поняла без слов: не хочет выходить на контакт, идти к ним, пока не оправился. Как раненый зверь, в безопасности он ощущал себя только в логове.
Ничего хорошего ему не скажут.
Я еще в прошлый звонок поняла, что его отношения с «коллегами» — просто видимость. Своим друзьям он не верит. В эти звонки он становился мрачнее тучи, взгляд стекленел. Я вспоминала рассказ Андрея о своем прошлом, вспоминала Шелехова, и у меня мороз шел по коже.
Это непростой человек.
Как и Андрей. Угораздило же меня в него влюбиться… Но той весной мне хотелось ярких чувств — нам двоим хотелось. Любовь к таким людям дорого обходится, но насколько, я не представляла даже глубоко беременной, уже зная, кто он и как жестока к слабым среда, из которой он вышел.
Не знала, чем придется заплатить за мою любовь, и за жгучий весенний воздух, который когда-то вскружил нам голову нам обоим.
Глава 22
Андрей
— Демьян хочет, чтобы ты объяснился за промах, — сказал Шелехов. — Сам, не через меня. Давай сюда ствол.
Пришлось отдать.
Он смотрел на высокие окна псевдо-китайского ресторана, на стоянке которого они ждали. Любимое место Демьяна. Твою мать. Главное, без эмоций.
— Что он сказал?
