– Приехали, молодежь? Давайте-ка к столу. Оля торт из холодильника достала, как раз пропитался, – бабуля окидывает нас оценивающим взглядом. – Миленькое платьице, Веруся, – добавляет, цокнув языком.
– Настенька проснулась? – спрашиваю я, оставляя замечание про «платьице» без ответа.
– Да, в беседке рисует. Артем, вы мне не поможете? Пока Вера будет переодеваться и сушить волосы?
– Д-да, вы придумали мне работу? – потирает руки мажор. Надо же, он тоже купался в море, но совсем не выглядит замерзшим.
– Да, Настя поломала домик, надо починить. Сможете? Там подкрутить надо, кое-где гвоздики забить и…
– Кхе-кхе! – закашливаюсь от недоумения. Что это бабуся задумала – сблизить мажора и Настю? По-моему, это жестоко. Незачем им дружить – брак скоро кончится, оставив в детском сердечке дочери огромную зияющую рану. Пустоту, втягивающую в себя все светлые чувства. Черную незаживающую дыру… Такая, наверное, есть и в моем сердце. «Вера, наверное, тебе многие делали больно… Ты не веришь никому и все воспринимаешь в штыки…». Да, все так, мажор… Мне сделал больно тот, кто стал моим первым мужчиной… Мы провели выпускной вечер вместе, проснувшись в одной постели, а потом он уехал в Питер с моей подругой. Развлекся, посмеялся и бросил меня…
Принимаю душ, слегка сушу волосы и, пользуясь кратковременной тишиной в доме, включаю музыку. Пусть они там сами… чинят домик и пьют чай. Мне надо собрать себя по кусочкам в подобие целого самодостаточного существа…
Говори не о любви, а о чём угодно.
Говори о том, что пробки и за окном вода.
Говори, что подпускать к себе близко уже не модно.
Да и нам слишком сложно.
Раз и навсегда.
Говори не о любви, а о том, что жарко.
Между этими столами где ходят люди.
А мы сидим.
Говори о том, что мы так светили ярко
А теперь молчим.
А именно что привело нас в это мгновение?
В котором мы догораем с тобою в свободном падении.
Мы не ждём извинений, слёз и прочей такой ерунды.
Прошу, говори, о чём тебе будет угодно, но не говори о любви. (TERNOVOY, «Не о любви»).
Не знаю, зачем я выбрала этот трек? Слезы катятся сами собой, так что экран смартфона расплывается. Открываю сообщение Макара в надежде улучшить настроение, но этого не происходит:
«– Как поживает моя звезда? Скоро приедешь? Хочу тебя увидеть».
«– Я у мамы. Привезу завтра Настеньку в город».
«– Хм… А как мы будем встречаться? Тебе есть с кем оставлять девочку?»
«– А зачем ее с кем-то оставлять? Я буду приходить на свидания с ней».
А что? Пусть привыкает. Он же хочет серьезных отношений, а не легкой интрижки… Макар зависает над ответом, обостряя мою обиду до предела. Сама не замечаю, как начинаю реветь… Никому я не нужна. И ребенок мой тоже. Всем надо лишь развлечься, заполнить мной кусочек свободного от работы времени. Заполнить мной свой досуг, сделав зияющую дыру в моем сердце еще больше… Вот такая арифметика.
– Вера? А ты что… плачешь? – слышу за спиной голос Артема.
– А тебе какое дело? Чего тебе? – отвечаю, не соизволив обернуться.
– Ольга Павловна попросила меня тебя позвать. Клара Николаевна свечи расставила, а я… Я разобрал Настин домик и после чаепития его починю.
Бросаю затуманенный взгляд на экран. Макар все-таки ответил… Видимо, недолго думал или, напротив, слишком долго:
«– Приедешь, обговорим эту ситуацию».
– Ладно, идем, – утираю слезы, закручиваю влажные волосы в пучок на макушке. Подхожу к Артему, невольно вскидывая на него взгляд. Интересно, как бы он ответил на мое предложение приходить на свидания вместе с дочкой?
– Вер, ты точно в порядке? – он легонько сжимает мой локоть.
– Отвали, мажор. Моя жизнь тебя не касается.
– Вера, постой, – он преграждает мне путь, становясь в дверном проеме.Часто дышит, сглатывает, как будто собираясь с духом.
– Ну что еще?
– Прости меня.
– За что именно ты… – фыркаю, скрывая удивление за маской грубости.
– За мои слова и… За мои мысли.
Артём.
Падать с вершины горы из собственных предрассудков больно. Однако вместе с болью я встречаю облегчение, мгновенно заполнившее грудь. Что я сейчас сказал? Наверное, первое «прости» за всю жизнь… Порывистое, искреннее, непосредственное, как радующийся приходу хозяина щенок. Нескладное, но до черта честное… И взгляд Веры – темно-синий и полный недоумения. Она не хочет смотреть на меня. Прячет заплаканные глаза и нервно теребит простую хлопковую рубашку. И что на меня нашло?
«Прости за мои мысли… За мои слова». Внутри словно рухнула бетонная многоэтажка, освобождая место для порции чистого воздуха. Не думал, что смогу запомнить нескладную девчонку, а уж извиниться перед ней и подавно… Я едва сдержался, чтобы не выхватить из ее рук телефон и не ответить Макару. Хотя… Кого я обманываю? Я ничего не знаю о девчонке, чтобы утверждать, кто явился причиной ее паршивого настроения… Плевать… Вместе со словами прощения я выпускаю из груди липкую, как слизь тяжесть. И в этот момент мне плевать, что скажет в ответ она…
– Прости меня, Вер.
– За что именно ты…
Все-таки поднимает взгляд, встречаясь с моим – немного испуганным и странным.
– За мои мысли… И мои слова…
– Мажор, я понимаю, что тебе жалко смешную Каланчу, но… Ты не думай, я справлюсь. И, вообще… Я тоже человек, могу поплакать и порадоваться, погрустить. Это нормально. Человеческие эмоции, живые, тебе не понять. Ты же… ты…
Кажется, Каланча сейчас закашляется от нахлынувших чувств, захлебнется ими, как горькой черной водой. На ее лице играет гремучая смесь эмоций: недоумение, усталость, страх, недоверие. Но, пожалуй, боли среди них больше… В другой ситуации я сказал бы в ответ какую-то остроумную колкость, но теперь мне хочется промолчать, проглотить ее шпильку, вдоволь ей поранившись…
– Так что ты скажешь? – бормочу сухо.
– Идем пить чай, мажор, – фыркает Вера, делая шаг от меня. Вот и весь ответ…
Равнодушный, пренебрежительный, напускной… Или мне только кажется, и Вера прячет эмоции под толстой маской невозмутимости. Я не знаю, кажется, или нет? Потому что не знаю, какая она настоящая. Зато Вера знает, каким могу быть я – наглым, самоуверенным, острым на язык. Я сделал все, чтобы убедить ее в этом… В том, что я ничего не стоящее ничтожество. Пустышка, мажор, болтун…
«– Сойду я на разок, а, мажор?»
Внутри поднимает голову странное чувство, новое, еще не имеющее названия, но тисками сдавливающее грудь. Что это – ревность? Стыд? Или злость на девчонку, что не отпускает моих мыслей последние дни.
– Вер, я…
– Артем, я хочу, чтобы мы оба получили то, о чем мечтаем. Я мечтаю заиметь квартиру от твоего папы, а ты… Уехать в Америку. Ведь так? – надломлено произносит Вера. – Мы можем просто существовать мирно… Не задевать друг друга, просто… терпеть. Мне не нужны твои извинения… Я знаю их цену, ты… Тебе жалко смешную глупую Каланчу, вот и все. Я для тебя, как Сильвия, как… Мокрый бездомный щенок.
Кажется, у меня язык прирастает к небу от ее слов. На мгновение я немею, пытаясь мысленно объяснить причину столь резкого изменения ее настроения. И, черт его дери, не нахожу! Потому что Вера – долбаная шкатулка с секретами.
– Вер, зачем ты так? – наконец, выдавливаю я.
Она как будто смягчается. Очевидно, моя вытянутая недоуменная рожа говорит красноречивее слов, потому что Вера резко прекращает разговор, потянув меня за локоть к выходу.
– Идем, Артем, нас ждут.
Ольга Павловна нарядилась к чаепитию. На ней хлопковое синее платье с лаковым пояском, игриво подчеркивающим довольно стройную талию. Только сейчас замечаю, как они с Верой похожи… Те же синие глаза и русые волосы, высокий рост и тонкие плечи. Она встает, слегка приосанившись, и поднимает бокал с вином.
