Я вдыхала запах волос любимого человечка, гладила ее по спинке и прижимала к себе, упиваясь этим моментом. Дома и рядом с моей малышкой сразу стало легче.
— Ну, слезай с меня, — рассмеялась я, опуская ее на пол. — А то мама даже не разделась еще.
Я стала расстегивать пуговицы пальто, пока дочка прыгала вокруг меня.
— Здравствуйте, Таечка, — вышла к нам Катя из кухни. — С возвращением вас!
— Привет, — улыбнулась я ей. — Спасибо, Кать.
— А я как раз обед готовлю. Скоро можно будет садиться за стол.
— Хорошо, — кивнула я.
— Мам, а Юле позвонишь? — спросила Ксюша. — Пусть приходит тоже!
Улыбка спала с моего лица. По сердцу словно лезвием прошли от звука её имени. Мы не общались больше с Юлей с того момента, как я прогнала её из нашего дома. Да я даже сестрой её не зову. Нет у меня больше сестры. Ни сестры, ни матери, ни мужа. Никого. Одна я и Ксюшенька моя. Да и дом теперь тоже больше не наш. Я вряд ли тут останусь жить.
И как ребёнку объяснить, что тётя не будет больше приходить? Возможно, я позволю им общаться, когда отойду немного и перестану так злиться на Юлю, потому что Ксюше это общение нужно, но не сейчас.
— Юля не придет, зайка, — ответила я со вздохом.
— Почему? — расстроилась дочь.
— Потому что у неё очень много работы стало.
— У вас всегда много работы. А с нами поиграть нет времени…
— У кого “у вас”?
— У взрослых.
Устами младенца глаголет истина…
— Что поделать? Таков наш взрослый мир. Крутимся и выживаем как можем. Что там обед, Катюнь?
— Да можно уже и садиться потихоньку, — смекнула Катя, что я пытаюсь переключить ребёнка на другое, и подыграла мне.
— Тогда пошли мыть руки, Ксения! — скомандовала я и пошла в ванную комнату, а Ксю прыгала рядом.
— Давай сюда ручки, — сказала я ей, открывая краны.
Она подошла ближе и протянула к воде свои маленькие ладошки. Я намылила их, потом смыла пену водой и закрутила краны. Промокнула наши руки чистым полотенцем.
— А знаешь, что мы с тобой сделаем сегодня? — спросила я, улыбаясь.
— Что? — глаза дочки загорелись.
— Сейчас пообедаем, — ответила я. — Потом поспим. А после сна съедим полдник и поедем в торговый центр. Хочешь?
— Ура-а-а! — запрыгала Ксюшка, которая просто обожает шопинг. У этой маленькой модницы платьев в гардеробе больше, чем у меня! А ещё она знает, что мы обязательно зайдём в какое-нибудь кафе, я куплю ей мороженое, а потом мы пойдем прыгать на батуте в городок развлечений. — Хочу в торговый центр! Хочу!
— Тогда нужно хорошо покушать и поспать, — назидательно сказала я ей. — Я возьму с собой только тех, кто будет слушаться. А то сама буду прыгать на батуте! Одна.
— Нет! — топнула она ножкой, нахмурив свои светлые брови. — Я тоже буду прыгать!
— Тогда кушать и спать, — указала ей на выход из ванной комнаты рукой.
Ксюша, напевая что-то себе под нос, унеслась в сторону кухни. Я шла за ней и чувствовала, как путы, стягивающие грудь всё это время, ослабевают. Рядом с дочкой я словно снова могу жить, снова ощущаю радость и любовь. Вот кого я буду любить теперь — мою малышку, которая не предаст, которая и до этого была моим миром, а теперь — моё спасение.
Даже аппетит стал возвращаться. Второе я не осилила уже, а вот порцию куриного супа, заботливо приготовленного для нас Катей, съела всю.
— Ой, вкусно очень, Катюш, — улыбнулась я домработнице, пока она, смущённо улыбаясь в ответ, убирала со стола тарелки. — Ты просто золото. Без тебя как без рук.
— Мне приятно быть вам нужной, Таечка, — ответила женщина. — Вы же знаете, семьи-то у меня не случилось своей. А у вас такая девочка чудесная, да и помощь моя нужна.
— Нужна, Катюнь, — кивнула я. — Ты умница. Ладно, пошли укладываться, малыш.
Мы с дочкой отправились наверх, где я уложила её на дневной сон, а сама тихо ушла. Решила сварить себе кофе и, пребывая в своих мыслях, доставала турку из шкафчика в кухне.
— Вы кофе хотите, Таечка? — услышала я за спиной и обернулась.
Катя тоже пришла в кухню и увидела меня с туркой в руках.
— Ну да, — улыбнулась я ей. — Что же ещё?
— Давайте я сварю, — забрала она у меня из рук посуду. — Вы садитесь, отдыхайте. Вы после болезни, вам нужно набираться сил.
— Да я бы не сломалась, если бы сама себе кофе сварила… — ответила я, глядя, как ловко она обращается с туркой.
— Мне приятно это сделать для вас, Таечка, — улыбнулась мне снова Катя. — Садитесь, отдыхайте. Алексей Сергеевич просил побольше вам отдыха и заботы организовать.
— А… Понятно, — хмыкнула я, усаживаясь за барную стойку и продолжив наблюдать за приготовлением кофе. — А с каких это пор Алексей Сергеевич распоряжения раздает в этом доме?
— Это пожелания, — ответила Катя, ставя турку на огонь. — И я с ними согласна. Таечка…
Она обернулась, оставив кофе пока вариться на плите, и посмотрела на меня.
— Я, возможно, лезу не в своё дело, но… вы бы обратили внимание на Алексея.
— Катя, — возмутилась я. — Это что за разговоры? Я тебе за сплетни плачу?
— А не нужно сердиться на меня, — ответила Катя. — За то, что я вас просто люблю и желаю счастья. Муж ваш никуда не годный, предатель. Так предать! Так подставить! Мне так больно было все эти дни. Вы мне как семья стали все…. Некого мне больше ведь любить. Ксюша — спать, а я — слёзы по вам лить. Сколько всего свалилось на голову вам, бедной…
Я замолчала и опустила глаза, снова нырнув с головой в боль. Паша так и не звонил больше. Может, он уже бросил меня вообще и живёт с Юлей счастливо, ждут ребёнка. Я не знаю. Но мне это уже неважно. Завтра я поеду в суд и подам заявление на расторжение брака. Это я решила ещё в больнице.
— Алексей о вас так заботится, — продолжила осторожно Катя. — Он вас сделает счастливой. Может быть, присмотрелись бы вы к нему?
— Катя, — подняла я глаза на неё. — Я запрещаю тебе говорить со мной на эту тему.
— Вы совсем ничего к нему не чувствуете? — разочарованно спросила женщина.
Я не понимаю — и он, и Катя серьёзно полагают, что я могу за неделю выкинуть всё, что было связано с Пашей, на помойку и вдруг начну любить Северова? Пусть Паша трижды говнюк, но я его любила, и сейчас, наверное, всё ещё люблю. Даже не его, а, наверное, прошлое. Себя рядом с ним, ощущение семьи, наши чувства тогда, когда всё только начиналось… Я не могу так резко перестать им болеть, неужели это непонятно? Я не могу сейчас никого любить в принципе, кроме своей дочери. От мыслей о Паше душит одно разочарование и боль, о Юле — тоже. Алекс же сейчас во мне кроме раздражения ничего не вызывает…
— Спасибо за кофе, Катя, — я встала и ушла из кухни, заметив, как понуро опустила голову домработница.
Может, она и хотела как лучше. Только это всё-таки не её дело и не её жизнь, а я моя, и мне решать, как её проживать. Хотя, возможно, я была с ней сейчас слишком резкой… Она меня любит больше, чем мать, с которой я просто не общаюсь. Вообще. Бывает же так…
В дверь позвонили, мне пришлось вернуться с лестницы, по которой я уже поднималась на второй этаж, чтобы тоже немного передохнуть в своей спальне.
Выглянула в окно и открыла рот от удивления — эвакуатор сгружал мою машину!
Спешно накинула на плечи платок из белой шерсти и открыла дверь.
— Добрый день, — поздоровался со мной мужчина.
— Здравствуйте, — кивнула я ему.
— Мне нужна Вострова Таисия Константиновна.
— Это я.
— Документы покажите.
— Зайдите в дом, я сейчас найду паспорт, — пригласила я его в дом.
Мужчина остался стоять в холле, а я вынула из сумочки паспорт, развернула его и показала ему.
— Отлично, — просмотрел он глазами документ и протянул мне планшет и ручку. — Тогда распишитесь, что машину забрали и претензий не имеете.
— А это я сначала проверю, — изогнула я бровь и, закутавшись в платок, пошла на улицу — осмотреть машину. — Может, вы её где ударили!
— Пожалуйста, — пожал плечами мужчина. — Ваше право. Машина просто стояла на стоянке.
