каждый шорох за окном. Гоняю по-кругу чай. Он не лезет.
Все-таки задремав прямо за кухонным столом, просыпаюсь от хлопка входной двери и вылетаю в прихожую.
Смеряю Тимура взглядом с ног до головы. Жив. Цел. Пьян?
Внутри вскипает яркость.
— Сейчас четыре утра, — вырывается у меня. — Вы можете хотя бы предупреждать, что живы?!
— Ты почему не спишь? — Совершено спокойно интересуется Киров и сбрасывает с ног ботинки. Слегка покачивается. — Если бы что-то случилось серьёзное, тебе бы сообщили.
Проходит мимо меня, задевая плечом. Начинает раздеваться прямо в коридоре. Бросает на пол пиджак, расстёгивает рукава рубашки, вытаскивает ее из штанов и идёт в ванную.
На мгновение мне кажется, что пахнет какой-то гарью. С улицы? Соседи, может, что-то жгли?
Внутри все клокочет. Ты, Катя, дура! Поцеловал тебя мужик, а ты растеклась. Нафантазировала. Курица!
Собираясь гордо удалиться наверх, с чувством пинаю пиджак и вдруг замечаю на нем какие-то пятна. Наклоняюсь ниже, чтобы проверить догадку. Кровь… Достаточно много. По воротнику и спине. А ещё пиджак действительно очень сильно пахнет дымом.
Подбегаю к двери ванной и начинаю в неё колотить.
— Откройте немедленно! Вы меня слышите?!
Замок щёлкает.
— Ты чего орешь? — Хмуро смотрит на меня Тимур. — Ребёнка разбудишь…
Мокрый и голый по пояс.
— Что это? — Всовываю в дверной проем его пиджак.
— Издержки профессии, — хмыкает грустно. — Иди спать, Катя.
— Нет, — упрямо мотаю я головой, — покажите.
— Что именно? — Проскакивает в голосе Кирова ирония.
— Голову свою покажите! — Повышаю голос и толкаю дверь ванной, как бы оповещая о серьёзности намерений.
— Один из домов, который сдать должны были через неделю, сгорел. Потушили достаточно быстро, но по голове мне балкой прилетело, когда со страховой убытки описывали.
— Проводка? Или…
— Или, Катя, — качает головой Киров. — Сделай чай, если хочешь помочь. Голову мою обработали, а вот желудок один с обеда.
Заваривая в чайнике новую порцию чая, я ловлю себя на крамольной мысли, что проблемы Тимура меня расстроили сейчас не так сильно, как расстроило бы наличие женщины. Да, конечно, все эти рассуждения основываются только на том, что Киров вот он. Живой и почти здоровый. Если бы было иначе, я бы просила любовницу. Замираю с чашкой в руке. Это так странно…
Боль от измены мужа и от мысли о женщине Тимура разная. В первом случае мне жаль, скорее, прожитых лет. Надежд, мыслей о ребёнке, жаль что мы не стали идеальной, интеллигентной семьей: врач и кандидат наук. Жаль всех своих уступок и ссор, где старалась быть мудрее. Просто до глубокого опустошения жаль. А с Тимуром… дергается и перестаёт стучать сердце. Просто от любого формата факта, что их с Демьяном не будет в моей жизни. Пусть в абсолютно не такой, какой я себе ее представляла.
Кажется, я сошла с ума…
Оборачиваюсь на Кирова, который тяжело садиться за стол и спешу поставить перед ним чай с бутербродами.
— Вот…
Мой взгляд притягивается к его голове.
— Кружится зараза, — морщится Тимур.
— И кровит… — захожу я за его спину. — Вы снимок делали? Вы вообще в больнице были? И зачем вы помыли голову? — Разгоняюсь в праведном гневе.
— Что же ты такая шумная? — Стонет Киров. — Нет, не был я в больнице. Рану бухгалтер промыла. Пили мы с другом.
Я несколько раз вдыхаю и выдыхаю. Хочется зачитать лекцию о столбняке и гепатите. Но какой смысл?
— У вас в доме есть аптечка? Антисептики, пластыри, бинты? Хоть что-нибудь?
— В кабинете осталось что-то после ножевого, — делает он глоток чая, — в ящике справа над книгами…
Я опускаю глаза вниз по спине Тимура и только теперь понимаю, что татуировка маскирует шрамы. Это же сколько лет прошло? У медикаментов, скорее всего, давно срок стерильности истёк, если не годности. Но других вариантов нет.
В кабинете я действительно нахожу большую аптечку с бинтами, ампулами и шприцами. По набору понимаю, что лечил ножевое Киров тоже дома. Ненормальный!
Забираю сумку на кухню, чтобы перебрать, и к своей радости обнаруживаю в ней пластырь для стягивания краев раны.
Под «оставь, я сказал!» и «не трогай, само пройдёт!» совершаю необходимые манипуляции с головой Тимура и заставляю выпить пару таблеток противовоспалительного.
— Вам нужно хотя бы пару дней отлежаться, — пытаюсь достучаться до Кирова. — И не пить! Вдруг потребуются антибиотики.
— Да здоров я! — Вдруг рявкает Тимур и припечатывает кулаком по столу. — Ты перепутала, Катя. Твой подопечный не я! Оставь меня в покое!
— Оставила! — Повышаю голос в ответ и швыряю обратно на стол чайную ложку, которую собиралась убрать. — Мне действительно есть чем заняться! Ваш сын скоро проснётся…
Глубоко дышу, чтобы не зарыдать. Разворачиваюсь, обираясь выбежать из кухни, но вдруг Тимур перехватывает меня за руку и рывком возвращает, усаживая себя на колени.
— Что вы делаете? — Возмущённо пытаюсь выкрутится, но Киров обездвиживает меня.
Зарывается пальцами в волосы и ведёт по моему уху носом, делая глубокий вдох.
— Скажи мне, что ты переживала за меня, девочка… Просто скажи.
Это так лично и оглушающе, что мое тело покрывается мурашками. Отзывается на его хриплый голос, как на ласку и обмякает.
— Это было моей ошибкой и больше не повторится, — шепчу и упираюсь руками в плечи. — Отпустите меня. Я хочу пойти спать!
— А почему переживала? — Обжигая дыханием шею, спрашивает Тимур. — Снова боялась, что не заплачу за работу?
— Что вы несёте? — Снова взрываюсь я и пытаюсь его оттолкнуть. — Я за вас, как за человека…
— А представь, что меня больше нет, — перебивая, горячо шепчет Тимур. — Ты бы жалела, что не переспала со мной? Там, в ванне. Ммм? Вспоминала бы наши поцелуи? Катя…
— Перестаньте! — Рвусь я из его рук. — Зачем вы меня оскорбляете?
— А я бы очень жалел…
Киров все-таки зажимает мою голову и впивается в губы поцелуем. Я возмущённо и ошарашено мычу ему в рот. Слёзы обиды подкатывают к глазам. За что он так со мной? Просто потому что может? Разве я не заслужила банального уважения? Что за пьяные манипуляции? Что за глупые игры на чувствах?
Вместо того, чтобы целовать, кусаю Тимура в ответ. Чувствую во рту вкус
