Мои глаза расширяются, когда я понимаю, что я сделала. Я думаю... Я только что впилась в его руку.
Я надеюсь, желаю и молю все божества под солнцем, чтобы он пропустил это.
Но кого я обманываю?
Волчья ухмылка приподнимает его губы, и он погружается в меня с новой силой. Его большой палец обводит мой клитор, когда он дико входит так глубоко, что я думаю, он действительно разорвет меня на части.
— Ты сказал, что... подумаешь об этом.
— Да, и я решил не останавливаться. Кроме того, ты шлюха для моих пальцев, детка.
Я не могу притвориться или остановить это. Даже мои руки больше не вцепляются в его, когда волна врезается в меня.
Тот факт, что мы мчимся на скорости по темной дороге, даже не пугает меня. На самом деле, это только усиливает возбуждение.
Я зажимаю рот рукой, чтобы заглушить крик, когда я разбиваюсь на кусочки вокруг его пальцев.
Я думала о том, как падала раньше, о другом падении, и всегда представляла его опасным.
Ужасающая тень.
А это? Это полностью освобождает. И у меня нет сил ненавидеть себя за это.
Не сейчас.
— Ты сказал, что остановишься, — повторяю я в безмолвной темноте, держась за тщетную веру в то, что я не упала бы так, как упала.
— Нет, не сказал — ты сама это предположила. Не говоря уже о том, что ты двигала бедрами, как маленькая возбужденная шлюха, так что хватит пренебрежения. — Он вынимает свои пальцы из меня.
Румянец покрывает мое ухо и шею, когда он поднимает пальцы перед своим лицом и смотрит на них, блестящие от моего возбуждения.
— У меня к тебе еще один вопрос. — Он трет пальцы, которые были внутри меня, о свой большой палец, размазывая так, что мне хочется заползти в нору и умереть. — Я только что что-то почувствовал, и мне любопытно.
Он засовывает первый палец в рот и демонстративно облизывает его, прежде чем приступить к другому. Его глаза не отрываются от моих на протяжении всего процесса, и я должна была бы беспокоиться о том, что мы во что-то врежемся или упадем насмерть.
Но сейчас я не могу об этом думать.
Или оргазм еще не закончился, или у меня больная голова, потому что во рту пересохло, а бедра дрожат.
После последнего рывка языком по пальцам он вытаскивает их.
— Скажи мне, Глиндон. Я только что трогал твою девственную киску?
Глава 10
Киллиан
Выражение лица Глиндон можно классифицировать только как начало инсульта.
Если бы это был кто-то другой, я бы на девяносто девять процентов был готов отложить ситуацию на полку и перейти к другим насущным проблемам.
Например, к состоянию моего члена, который в очередной раз перешел красную черту контроля импульсов. Это изменение событий более кощунственно, чем когда ее лицо было забито моим членом, когда она плакала.
И причина этого — не что иное, как ее оргазм.
Я не получаю удовольствия от того, что даю. Я даже не даю. Я трахаюсь. Часто — моя разрядка является конечной точкой. Или так было раньше, пока все это не превратилось в монотонную, лишенную удовольствия рутину. Мои прежние приятели знают, что взаимность не является частью моего режима работы, но они все равно умоляют пососать мой член.
Как дипломированный не удовлетворяющий, единственной причиной, по которой я ввел свои пальцы в киску Глиндон, было желание доминировать — ни больше, ни меньше. Я не собирался давать ей кончить и хотел лишь довести ее до предела и оставить в подвешенном состоянии, чтобы она умоляла о разрядке и все равно не получила ее.
Но затем произошло кое-что интересное.
Я нащупал пальцами ее девственную плеву.
Я почти уверен, что мне плевать на девственниц. С ними хлопотно, неприятно и обычно не очень хорошо трахаться, поэтому мне приходится трахаться до и после, чтобы получить свою дозу физических стимулов.
Так почему, блядь, мое зрение заполнено образом крови, которую я размажу по бедрам Глиндон, когда буду рваться в ее киску?
— Я... я не знаю, о чем ты говоришь. — Ее лицо покраснело, как кровь, которую я буду выжимать из нее, как и ее шея и уши.
Даже ее губы стали краснее, горячее, и стоит ли мне пустить кровь и на них? Посмотрим, что скрывается за этим громовым пульсом, за мягкой красотой и полупрозрачной кожей? Наверняка красный цвет сделает ее шедевром.
Может, сейчас?
Я снова сосредотачиваюсь на дороге.
Репрессировать.
Репрессировать.
Я напеваю эти слова в голове в миллионный раз за сегодняшний вечер, потому что, клянусь, блядь, эта, казалось бы, нормальная, невинная, чертовски скучная девушка, в конце концов, может оказаться не скучной и не нормальной.
Но она все еще невинна.
И я разобью эту невинность, разнесу ее на куски и буду барахтаться в ее крови — как и все остальное в моей жизни. Она станет моим новым шедевром.
— Мы говорим о твоей неповрежденной девственной плеве, детка. Разве девственницы в девятнадцать лет — это не валюта Средневековья? Вообще-то нет, даже тогда они рожали детей в четырнадцать, так что ты — редкость.
Она бросает на меня смертельный взгляд — ее обычное выражение лица, когда она со мной, не считая раздраженного и потерявшего дара речи.
Последнее — мое любимое. Ее губы раздвигаются, и я начинаю думать обо всех способах, которыми я могу просунуть свои пальцы между ними.
— Ты закончил?
— Рад, что ты спросила. Мне любопытно. Почему ты до сих пор девственница?
Она смотрит в окно, надувшись.
— Не твое дело.
— А что я говорил о том, что надо идти по хорошему пути? Мне что, нужно дефилорировать тебя на дороге, как животное, до или после того, как ты ответишь на мой вопрос? Может быть, пока ты кричишь, плачешь и истекаешь кровью?
Ее голова мотнулась в мою сторону. Несмотря на ее попытки замаскировать свой страх, неестественный блеск в ее больших глазах выдает ее. Их зеленый цвет становится более светлым, испуганным, хаотичным. И так же дрожит ее нижняя губа, которая так и просится быть укушенной.
— Пошел ты.
— Поскольку ты в некоторой степени ханжа, твои ругательства таким сладким голосом на самом деле возбуждают, так что если ты не хочешь отсосать мой член, я бы посоветовал тебе воздержаться от этого.
— О, ничего себе, шок. Ты действительно использовал слово «не хочешь».
— Это может выглядеть не так, но я могу быть хорошим игроком.
Она фыркнула, и обычно у других людей это выглядело бы по-юношески. Но у ее? Я хочу взять ее губы в рот, попировать на них языком и разорвать их о свои зубы.
И это, дамы и господа, первый раз, когда я думаю о том, чтобы поцеловать кого-то еще до того, как я его трахнул.
Поцелуи в любом случае бессмысленны, и я вообще не предаюсь этому занятию. Так почему же мои пальцы дергаются, чтобы обхватить ее горло, пока я пожираю ее губы?
— Ты плохой игрок, Киллиан. Ты — худшая игра, которая когда-либо существовала. Держу пари, ты даже не знаешь, что означает слово «желание», а может, знаешь и тебе просто все равно.
— Определенно второй вариант.
Она смотрит на меня с кошачьим любопытством. Глиндон думает, что я ей не интересен, но иногда она смотрит на меня так, как будто хочет содрать с меня кожу и заглянуть внутрь.
Это первый раз, когда кто-то заглянул за фасад и оказался в курсе того, что таится глубоко внутри меня. Может быть, это потому, что она уже знает, что меня невозможно сдержать.
Или что она уже видела моих демонов.
И хотя она их боится, ей все равно интересно.
— Ты часто этим занимаешься? Похищаешь девушек Бог знает куда?
— Ты согласилась на поездку, так что это не похищение.
— Тогда позволь мне перефразировать. Ты выслеживаешь и преследуешь девушек, манипулируя ими, чтобы они согласились на поездку, которая совершенно не является похищением?
Улыбка дергается на моих губах. Ее сарказм восхитителен. Все еще раздражает, но все равно восхитителен.
