— Тогда ты больше не услышишь.
— Знаешь, бросая мне вызов на каждом шагу, ты только утомишься. Все могло бы быть намного лучше и проще, если бы ты наслаждалась этим и не пыталась освободиться.
— И дай угадаю, мне придется выполнять все, что ты говоришь?
— Очень рекомендую.
— Я лучше задохнусь.
— Я могу это сделать, но мне больше нравится чувствовать твой дикий пульс.
Мои ладони вспотели, и я потираю их о бока шорт. Не нужно гадать, случайные это слова или нет, потому что я не сомневаюсь, что этот псих воплотит их в жизнь.
Он действительно не в себе.
— Тебе стоит поработать над тем, чтобы бросить эту привычку. — Он смотрит на мои ладони, которые медленно поднимаются и опускаются. — Это выдает твой дискомфорт. Или это беспокойство? Может быть, нервозность? Или все вместе?
И тут меня осеняет.
Если он такой же, как Лэн, значит, он не обрабатывает эмоции, как все мы. Дело не только в отсутствии эмпатии у этих парней. Они буквально не видят эмоции через те же линзы, что и нормальные люди.
Почти каждая социально приемлемая эмоция, которую они должны чувствовать, постепенно усваивается ими в окружающей среде. Мало-помалу они совершенствуют свой внешний образ до такой степени, что их невозможно отличить в толпе.
Но если кто-то подходит к ним достаточно близко, чтобы заглянуть за фасад, он обнаруживает, насколько они дисфункциональны, насколько они картонны.
И как... одиноки они на самом деле.
Лэну никогда не нравилось, как мы с Брэном ладим, насколько мы похожи — потому что он не может вписаться в нашу компанию. Он думает, что господствует над нами, но я почти всегда жалела его статус одинокого волка.
Он никогда не узнает, как правильно любить, правильно смеяться, испытывать радость или даже боль.
Он — тело из молекул, атомов и материи с полной и абсолютной пустотой, которая нуждается в постоянных стимулах, чтобы быть заполненной до краев.
Как карточный домик, он может рассыпаться в любую секунду.
Он никогда не будет жить, как все мы.
И Киллиан тоже.
Я просто не чувствую симпатии к этому ублюдку.
И именно поэтому я могу его спровоцировать.
— Выдавать свои эмоции — это мое дело. По крайней мере, у меня они есть, в отличие от кое-кого.
— Это та часть, где я должен изобразить обиду? Может быть, попытаться пролить слезу или две?
— Да, и поищи способы вырастить сердце, пока ты этим занимаешься.
— Мир не будет функционировать правильно, если все мы будем эмоциональными, морально правильными существами. Должен быть баланс, иначе хаос поглотит всех.
— Ты шутишь? Это вы, ребята, сеите хаос.
— Организованный хаос отличается от анархии. Я предпочитаю поддерживать стандарты общества, господствуя над ним, а не разрушая его. — Он делает паузу. — А ты?
Я хмыкаю, но ничего не говорю.
Он постукивает пальцем по рулю.
— Я задал тебе вопрос, Глиндон.
— Очевидно, я отказываюсь отвечать.
Большая рука опускается на мое голое бедро. Прикосновение мозолистое и такое собственническое, что моя кожа вспыхивает диким жаром.
— Как бы мне ни нравилась твоя борьба, есть ситуации, когда тебе следует не бросать мне вызов.
Я хватаю его за запястье, пытаясь убрать его руку, но я словно толкаю стену. Страшно представить, сколько у него силы и насколько слабой и хрупкой я чувствую себя в его присутствии.
Невозможно остановить его пальцы, которые пробираются по моей коже, оставляя мурашки. В том, как он прикасается ко мне, есть чистая властность, как будто я— завоевание, которое он намерен наконец отвоевать.
Я знаю, что лучший способ исчезнуть с его радаров — это наскучить ему, и что любое сопротивление с моей стороны, вероятно, подожжет его интерес, но я не могу.
Я просто не могу позволить ему возиться со мной.
Это сломает меня в этот раз.
Это заставит меня ехать к обрыву без шансов вернуться.
Поэтому я вцепилась в его пальцы, мое сердце бьется все быстрее и сильнее.
— Отпусти меня.
— Как еще я могу получить ответ на вопрос, который я задал. — Его пальцы с искусной легкостью проскальзывают под подол моих шорт. И неважно, что его вторая рука лежит на руле и что он ведет машину.
— Не надо, — шепчу я, когда подушечки его пальцев приближаются к моим трусам. — Я говорю тебе «нет», Киллиан.
— Слово «нет» меня не пугает, детка. Нам, парням, наплевать на его значение или отсутствие такового. Кроме того, разве «нет» иногда не означает «да»?
— Не в этот раз.
— Спорно. — Его голос понижается до опасного шепота. — Дело в том, что я могу испытывать эмоции не так, как все остальные, но я могу понять их, часто лучше, чем они сами. И прямо сейчас я чувствую твой страх, смешанный с чем-то совершенно другим. Ты боишься, что я повторю то, что случилось у обрыва, и конфискую твой контроль, но в то же время ты трепещешь от возможности, втайне желая этого. — Его пальцы загибаются к моим трусикам, и из меня вырывается хныканье. — Ты вся мокрая от желания, детка.
— Не трогай меня, — срывается мой голос, и я не могу побороть стыд, которым покрыты мои слова, или слезы, наполняющие мои глаза.
— Ты не можешь соблазнить хищника добычей и попросить его остаться голодным. — Его пальцы скользят по моим складочкам, вес его руки заставляет мои бедра раздвинуться, несмотря на мои попытки сомкнуть их. — Держу пари, ты тоже была мокрой, когда задыхалась от моего члена, когда твоя жизнь висела на волоске. Твоя маленькая киска тоже пульсировала и требовала прикосновений? Держу пари, она была вся мокрая и болела. Мне нравились твои губы, когда мой член обхватывал их и покрывал спермой, но, возможно, мне следовало бы заняться и твоей киской. — Он просовывает палец под мои трусики и вводит его глубоко внутрь. — Держу пари, эти губы будут выглядеть еще лучше с моим членом, рвущим их.
Моя верхняя часть тела выгибается, наполовину из-за вторжения, а наполовину из-за стыда, который, должно быть, написан на моем лице.
Сочетание его грубых слов и его доминирующего прикосновения вызвало во мне странное чувство. Ощущение, которого я никогда не испытывала раньше. Это даже хуже, чем когда мое душевное состояние рушится и в голове крутятся мрачные мысли.
Они более темные, но более эротичные и проклятые по своей природе, что их невозможно контролировать.
— Ты сказал, что хочешь, чтобы я тебе доверяла, — кричу я, меняя тактику. — Этим ты этого не добьешься.
— Ты сказала, что никогда не будешь мне доверять, так почему я должен продолжать попытки?
— Я... могу подумать об этом, если ты остановишься, но если ты будешь продолжать лишать меня выбора, я возненавижу тебя.
— Ты уже ненавидишь меня, так что это более или менее не имеет смысла. — Легкая ухмылка кривит его губы, когда он добавляет еще один палец и вводит глубоко. — Кроме того, я дал тебе выбор. Это не моя вина, что ты выбрала другой путь. Ты уже наслаждаешься этим, так что отпусти.
Мое дыхание вырывается с прерывистым выдохом, а между ног нарастает боль.
И нарастает.
И нарастает.
Мои нервные окончания оживают все разом, и как бы я ни старалась подавить эту потребность в удовольствии, я не могу.
Но я также не могу позволить ему забрать это у меня. Поэтому я изо всех сил держусь за его предплечье и качаю головой.
— Что мне сделать, чтобы ты остановился?
— Я чувствую, как твоя маленькая тугая киска сжимается вокруг моих пальцев. Ты действительно хочешь, чтобы я остановился, пока ты на грани?
— Не твое дело. Просто отпусти меня. — Я скорее умру от сексуальной неудовлетворенности, чем кончу на его руке.
Он поднимает плечо и бросает на меня взгляд.
— Я подумаю об этом, если ты скажешь мне, кто эти парни?
— Мой брат и кузен, — выдыхаю я. — Они отличаются от остальных.
— Хм. — Выражение его лица не меняется, но его рука останавливается, хотя его пальцы все еще глубоко во мне.
Пульсация усиливается, и я вздрагиваю, пытаясь и не пытаясь сдержать ее. Мои бедра дрожат, и мне кажется, что я сдвинулась вперед.
