рядом Роман покосился, но ничего не сказал. Да и о чем им теперь говорить? После всего, что они… натворили?
***
— Давай, я помогу донести до квартиры сумку?
— Она легкая.
— И все-таки…
— Езжай домой, Рома. Уже очень поздно.
На улице и правда уже глубокая ночь. И они устали оба. О том, в каком состоянии находится Марфы, даже думать страшно. Ее бы сейчас в горячую ванну, потом влить в нее пару бокалов вина, укутать в одеяло и гладить по голове. Только кто ж ему это позволит.
— Хорошо, — и кивнул коротко. А потом обнял. И пофиг, что она дернулась от его прикосновения. Что замерла и даже не думала обнять в ответ — хотя так жарко обнимала его и руками и ногами меньше суток назад. Рома убеждал себя, что это ничего не значит, что пофиг и что ему не больно. Главное, что Марфа здесь, в Москве. А сам Рома сделает все, что от него зависит, чтобы оформить ее развод как можно быстрее. — Отдыхай. Завтра позвоню.
Она уходила к подъезду так быстро, будто убегала.
И это тоже пофиг.
***
— Папа! — Марфа пискнула и завозилась. — Папа, ты меня так придушишь!
— Немного придушить тебя в педагогических целях будет нелишним, — а потом Тихон Тихий напоследок крепче сжал руки — и ослабил их, но не разжал. Погладил дочь по голове. — Ты хоть представляешь, как мы по тебе скучали?
Марфа готовилась весь день к визиту в отчий дом. Пыталась, по крайней мере. А теперь вот стало ясно, что вся ее подготовка — псу под хвост. И ничего не стоит. Потому что от этого отцовского вопроса она просто взяла — и разрыдалась.
Отцова рука на ее голове замерла. А потом послышался его растерянный голос.
— Так, я ни хрена не понимаю…
Марфа продолжала рыдать, когда она из отцовых рук перекочевала в руки мамы.
— Марфуша, девочка моя, что случилось?
Марфа думала о том, как сказать родителям о причине своего возвращения. Ничего путного не придумала. А теперь и вовсе…
— Тиша, выйди, нам надо посекретничать, — услышала Марфа голос матери.
— Нет, мама, не надо, — Марфа шмыгнула носом и вытерла щеку о мамино плечо. — То, что я хочу сказать… мне надо вам сказать обоим. Я… я приехала, потому что ушла от Клауса. Мы разводимся.
Раздался свистящий выдох отца.
— Если он тебя хоть пальцем… В землю урою…
***
— Нет, папа, нет! — Марфа даже оторвалась от маминого плеча — и тут же снова в него спряталась. На такое напряженное, с совершенно бешенными глазами лицо отца она смотреть на могла. — Нет, папа, Клаус меня ничем не обидел, правда!
— Да? А что тогда…
— Тиша, иди, завари чай!
— Да чего его заваривать? — пробурчал отец. — Заварен пятнадцать лет назад и разлит в тару по ноль пять.
— Иди уже!
Негромко щелкнула, закрываясь, дверь. Марфу мягко повлекли к дивану.
— Ну, хорошая моя, что случилось?
Мамины руки гладили по голове. Марфа старательно дышала носом, пытаясь успокоиться. Как же все нелепо вышло. Не так она планировала… Хотя она вообще этого не планировала.
— Просто я совершила ошибку, мама. Я ошиблась, когда вышла замуж за Клауса, понимаешь?
— Понимаю. Ошибка. Ничего страшного.
— Ничего страшного? — всхлипнула Марфа. — Ничего страшного?! Мама, мне уже тридцать лет! Я, как малолетняя дурочка, сначала выскакиваю замуж, а спустя несколько месяцев сбегаю от мужа, пождав хвост! И это — ничего страшного!
— Абсолютно, — материнские губы прижались к виску. — Марфут, ошибка — это всего лишь метод познания жизни. Тебе не уже тридцать, а всего тридцать. Я гораздо старше, и ты думаешь, я не совершаю ошибок?
Нет, мама, таких ошибок ты не совершаешь. Вряд ли ты когда-то изменяла своему мужу. Я в этом уверена. Уверена в тебе и в папе. И в кого я такая… идиотка?!
— Я чувствую себя просто дурой, мама… — обреченно выдохнула Марфа. — Такой дурой….Я столько глупостей натворила… страшных глупостей…
— Глупость — это понимать, что ты совершаешь ошибку, и ничего не делать для ее исправления.
— Мам, ты не понимаешь. Не все ошибки можно исправить.
— Просто есть ошибки, для исправления которых может не хватить длины жизни. Вот и все.
Вот и все. Как у тебя все просто, мама.
Но почему-то стало легче. И мама это почувствовала.
— Марфуш, может, ты у нас какое-то время поживешь? Чтобы тебе не быть одной?
Марфа даже улыбнулась. Родители неисправимы. И считают, что их дом — лучший в мире для их детей. Наверное, это так и есть. Хорошо, что в мире есть место, где тебе всегда рады и тебя всегда примут. Но Марфа чувствовала, что со всем дерьмом, которое она наворотила в своей жизни, ей надо справляться самой. Одной.
— Спасибо, мамуль, но я лучше у себя. Правда. Не обижайся, но…
— И не думаю обижаться. Ты просто помни, что в этом доме тебя всегда примут.
— Я помню, — Марфа улыбнулась маме в плечо.
— Что делать планируешь?
— Не знаю, — Марфа вздохнула и села ровно. — Приду в себе после приезда — и возьмусь за поиски работы.
— Папа будет рад взять тебя к себе.
— Ой, нет! — Марфа даже рассмеялась. — В том смысле, что я ценю, но лучше как-то сама.
— Сама, все сама, — вздохнула мама. — Ладно. Но помни, что если что…
— Я помню, мама.
— Хорошо. А с разводом как? Там же какие-то сложности, наверное, раз он гражданин другой страны.
— Рома обещал помочь.
Марфа даже зажмурилась. Зачем она это сказала?! Зачем родителям знать, что Рома может иметь какое-то отношение ко всему этому?!
— Рома обещал помочь? Замечательно. Хорошо, что у нас есть Рома.
То, что у нас есть Рома, мама, это полный пиздец.
***
— Ну, что там?! — Тихон разливал пятнадцатилетний чай по бокалам.
Варвара покосилась протянутый ей пузатый бокал — и решительно взяла его в руки. Пригубила.
— А вот не знаю.
— Как — не знаешь?! О чем вы там шушукались полчаса?!
— Что-то крутит и ломает нашу дочь, Тиш, — Варя медленно вращала в пальцах бокал. — А что — я не пойму. Но девочка справляется. — Тихон лишь фыркнул, а Варвара неумолимо продолжила. — Она же вернулась, с этим недо-мужем собирается разводиться. Что тебе еще надо?
— Причины понять.
— Ты в тридцать лет много отчитывался перед родителями?
Тихон сердито посопел носом, отхлебнул пятнадцатилетнего чая. А Варя продолжила:
— Марфа сейчас переживает какой-то непростой этап в своей жизни. Клаус — часть этого этапа. Кажется, пройденная. Это все, что я знаю. А еще, — Варя задумчиво покрутила бокал — а потом решительно его опустошила. —
