И эта нужда настолько болезненна, что хочется плакать. Буквально сползти по стенке и разрыдаться. И колотить его руками. Кричать на него. Переворачивать всё, что попадётся под руку, лишь бы хоть на толику избавиться от этой дикой потребности его ощущать.
Но вместо этого я лишь крепче пытаюсь держаться за стену, чуть отстраняясь ближе к ней, чтобы выйти из этой опасной зоны и нормально вздохнуть.
А вместо этого оказываюсь ещё ближе к Егору. Он точно звереет. Рычит, стоит мне двинуться и дёргает обратно к себе. Его пальцы сильнее сжимают затылок, а у меня сердце ныряет куда-то вниз, когда моих губ касается его сладостное дыхание.
— Где ты была, Лина, — вкрадчиво так и пугающе спокойно.
И это даже не вопрос. Слова звучат, как приговор. А самая ирония в том, что мне нечего ответить ему не потому, что не могу сказать правды, что строила против его семьи козни, а в том, что я как будто ничего этого не помню. Весь день стирается махом, меня до этого момента и не существовало будто. Весь мой мир, по сути, сейчас — его голубые глаза, которые не просто испытывают меня взглядом, а медленно — клеточка за клеточкой — потрошат душу.
Я снова могу выдать только одно жалкое:
— Егор…
На что получаю только ещё худший результат. Теперь я в плену его тела и стены: Егор вжимается в меня всем весом, кулаком левой руки упираясь в стену прямо около моей головы, которую тянет правой ещё ниже, чтобы мне вообще некуда было деться от его пронизывающих насквозь глаз.
— Где. Ты. Была. — напирает он, цедя слова уже сквозь зубы.
Скажи, что у Крис.
Это так просто. Всего пару слов и всё закончится.
Но ни одного слова не срывается с моих губ. Мысли как будто плавятся, язык не слушается, а всё тело изнывающе ломит, путая мучительной истомой сознание. Мне нужен воздух. Пространство. Укрытие.
Хоть что, лишь бы отдалиться. Вырваться и прекратить этот хаос в голове.
Пытаюсь повернуть голову, двинуться, извернуться, но Егор лишь сильнее сдавливает меня, чтобы моё тело полностью было поглощено им.
— Лина, чёрт бы тебя побрал, хватит ело… — только начинает говорить он, с приглушённым рычанием прикрывая глаза, как я уже перебиваю его.
— Отпусти, — едва молвлю, с трудом вернувшимся голосом.
Потому что наступает предел. Настолько опасная грань, что мне становится страшно. И всё дело в желание.
«Хватит елозить», — вот, что он не договаривает.
Желание не только его, моё тело точно созданное специально, чтобы идеально чувствовать его, мгновенно на него отзывается. Вот только с ним появляется боль разбитого сердца. Оно так истошно рыдает, что все мысли моментом трезвеют.
Хватит с него, оно и так трещало по швам, потому что ничерта не было склеено, а лишь разбивалось сильнее с каждым новым днём, что меня ненавидел Егор.
— Отпусти меня, — повторяю твёрже, когда его глаза открываются, чтобы найти мои.
На один миг, мне кажется, что я вижу в них боль, зеркалящую моей собственной. Всего один миг, потому что глаза Кайманова отрезвляются ещё быстрее, чем мои. Он будто резко выходит из помутнения, видя всё совершенно иным взглядом. Взглядом полного льда и ненависти.
— Ты играешь с огнём, птичка, — говорит он, и этот голос совсем не похож на тот, что я слышала ещё минуту назад.
В нём слишком много снисходительности и призрения, возвращающих всё на свои места.
— Отпусти. Меня. Егор.
Я ненавижу его. Всем сердцем. Сердцем, которое испытывает слишком много боли, что он только что заставил меня вспомнить и пережить снова. И в каждое слово я вкладываю эту безразмерную ненависть. Дышу горячо и шумно, с каждой секундой злясь ещё больше. А Егор ухмыляется — его ухмылка похожа на острое лезвие.
Он наклоняется к моему лицу, вынуждая мою шею выгнуться ещё больше.
— Ты ведь знаешь, что просто так тебе это не сойдёт с рук, Эвелина? Уверена, что готова к последствиям? — тягучим полушёпотом предупреждает он, касаясь дыханием моих губ.
Слишком близко, специально провоцируя реакцию моего тела на него, потому что тоже знает, что я почувствовала это.
Вспомнила, каково находиться в его горячих руках. Каково это пробовать вкус его жарких, уносящих за край поцелуев. Каково это быть его — полностью, без остатка.
И оно, будь оно проклято, реагирует, потому что слишком хорошо помнит, становясь мягким и чересчур податливым, выгибаясь под его тело так, чтобы идеально ему соответствовать.
Вот только я — это не моё предательское тело.
— Катись к чёрту, Кайманов, со своими последствиями, — цежу я ненавистно. — Я тебя не боюсь. И убери от меня свои поганые руки, пока я не закричала, чтобы сюда сбежались все до единого.
Я хорошо понимаю, что делаю. Бросаю ему не только вызов, но ещё и угрозу, которую так долго не решалась озвучить, оставляя её на самый крайний случай.
И он принимает мой вызов. Егор улыбается так, будто наконец срывает долгожданный куш, в его глазах — безумный интерес.
— Запомни, птичка, этот момент, — говорит он, с невероятно ярким азартом во взгляде, — уже к вечеру ты будешь думать, что лучше б эти руки оставались на тебе.
Егор так резко отпускает меня, что я едва не падаю, еле успев найти руками стену за спиной, чтобы на неё навалиться. Моё сердце безумно колотится, дышу я так часто, будто только что пробежала спринт. Но я до последнего не замечаю этого, неотрывно наблюдаю, как спокойно Егор выходит из моей комнаты, и думаю только о том, что я только что сорвала крышку с ящика Пандоры.
Теперь мне придётся принять наконец правила этой войны, которую столько времени пыталась избежать.
Она началась.
Глава 16. Лина
Я впервые закрываю свою дверь на замок, но даже это не помогает мне быстро успокоиться. Как самая большая трусишка, прячусь в кровати, укрывшись двумя одеялами и подмяв под себя ещё одно вместе с соседней подушкой. Жарко и душно, но зато у меня есть ощущение отгороженности от всего мира.
Я не хочу чувствовать того, что чувствует моё сердце. Не хочу, чтобы перед глазами проносились снова и снова воспоминания случившегося с Егором сегодня, в особенности, как плавилось тело под его взглядом, полного сплошного порока. И это — самое страшное, потому что теперь не могу избавиться от понимания, что Егор хотел меня. Оно меняет всё. По крайней мере, в моих мыслях. Раньше мне хотя бы было проще, когда думала, что я просто ему не нравлюсь.
Игрушка на один раз — поиграл, выкинул. Или правильнее, закрыл на чердаке, чтобы никто другой больше со мной не играл, потому что своими игрушками делиться он не привык.
Но теперь всё видится совершенно иначе. Многочисленные моменты, когда он, как я думала, провоцировал воспоминания, чтобы ещё раз указать, что я уже однажды проиграла, на самом деле были другим.
Зарываюсь лицом в подушку и пытаюсь подавить отчаянное рычание.
Ещё одна огромная ложь, с которой никак не могу смириться. Что-то внутри меня безумно радуется этому открытию. И пусть оно и живет отдельно от меня, вверх над мыслями берёт с невероятной лёгкостью.
Что было бы, если бы я не сумела вовремя себя остановить? Очередная ночь, чтобы на утро проснуться в пустой постели? Пожалуй, только то чувство и держит меня подальше от совершения ещё одной ошибки.
Хватит, я не хочу снова проходить через долгие месяцы страданий. К черту вообще все мысли про Кайманова из головы, в том числе и те, по которым вполне можно было снять первоклассное порно.
Зарываюсь ещё глубже под одеяло, пытаясь избавиться от слабого мандража, словно оно может быть вызвано холодом, а не нервозностью. Но в какой-то момент темнота всё же берёт надо мной верх и побеждает, и я проваливаюсь в сон. Больше похожий на дремоту и флешбек из сцен фильмов ужасов. Однако моему организму и этого достаточно, чтобы мне спокойно проснуться раньше полудня более менее бодрой.
Вставать, если честно, не хочется. Как и высовывать носа из-под импровизированного убежища. Однако спустя минут двадцать в полнейшей тишине, я всё же соскребаю себя с кровати.
