За окном во всю уже главенствует прекрасная солнечная погода, однако подхожу к нему отнюдь не для того, чтобы узнать, как одеваться. Меня интересует машина отчима, которой, к сожалению, не обнаруживаю на том месте, где видела ночью. Но есть всё же один плюс, даже можно сказать маленькая радость, — машины Егора тоже нет. В доме я одна. Домработницу и мать я не считаю — они как призраки в нём. Вроде и знаешь, что находятся здесь, но на глаза особо не попадаются.
Пока на горизонте пусто, решаю быстро спуститься позавтракать, натянув на себя растянутую с длинным рукавом тунику и шорты, с мыслью, что возможно даже получится утащить завтрак на улицу и отправиться с ним к пруду. Мне всё ещё требуется отписаться Диме, или ещё лучше, ему позвонить. После того, как ушёл Егор, я так и не решилась этого сделать. Всё время не покидало ощущение, что Кайманов где-то рядом со мной.
А он и был — в голове.
На замок особо не рассчитывала, звук ломающейся двери конечно кого-нибудь да и привлёк, однако это не спасло бы, если бы на экране светился ответ Димы в сообщении. Телефон пришлось отключить. Понимала, что это может спровоцировать его обиду и волнение. Однако проще объясниться с ним, чем с Егором. А рисковать потерять сейчас Диму я не могла. Да и подставлять уж точно не собиралась.
В доме, как и надеялась, действительно никого нет, поэтому решаю особо не спешить. На столешнице нахожу ещё тёплые тосты, делаю из них сендвич и, прихватив кружку с чаем и банан, иду к пруду. Сажусь на свой любимый камешек и завтракаю под чириканье птиц и тихий шелест листвы. Потом достаю телефон и с замиранием сердца жду, когда он включится.
Три сообщения, но удивительно, что Дима за них умудряется передать, как переживает. Я отвечаю ему, что всё в порядке, но сегодня буду, скорее всего, вне зоны доступа, так как ещё не знаю, как сложится этот день. И если получится, то обязательно вечером напишу.
Потом снова выключаю телефон и встаю, так как находиться в кофте с длинным рукавом на таком солнце почти невозможно. Я планирую переодеться в футболку, взять планшет и вновь вернуться сюда, чтобы позаниматься. Сидеть в доме и знать, что где-то там за стенами ходит Егор, не могу. Никаких занятий тогда точно будет не сделать. Но сначала захожу на кухню и мою кружку и тарелку, что осталась от тостов.
Как раз заканчиваю расставлять посуду по полкам, когда на улице раздаётся рычание мотора. В груди всё разом холодеет, и я с ужасом понимаю, что скрыться я так быстро не успею, а значит придётся столкнуться лицом к лицу с Егором.
И похоже не только с ним.
Замираю у раковины, бросая взгляд на холл. Между рёбрами скребётся отвратное чувство, когда слышу женский смех. Секунда молчания и снова женский смех. Мне не надо выглядывать в окно, чтобы видеть, что прерывает заливистое веселье девушки — рот Кая.
Спустя секунд десять они вваливаются в холл. В звуке пустынной роскоши её смех звенит громче, отталкиваясь от холодных стен.
Но самое ужасное — я знаю этот смех.
Так хорошо знаю, что на глазах бессознательно проступают слёзы, которые не смогла бы сдержать, даже если бы была намного сильнее и не переживала это повторно.
Я оборачиваюсь, держась крепко за край столешницы, чтобы выдержать момент, когда парочка заваливается в кухню, и на меня сразу же смотрят подёрнутые опьяняющим весельем глаза Крис.
“Запомни, птичка, этот момент, уже к вечеру ты будешь думать, что лучше б эти руки оставались на тебе.”
Глава 17. Лина
Егор целует меня.
Дико и парадоксально.
Его рот занят ртом Крис, но вот глаза…
Яркие, хищные и порочные не отрываются от моих, когда он, напирая всем телом, подводит Крис к столу и тут же усаживает её на него.
Я стою, не двигаюсь. Моё тело, точно закованное в цемент, тяжелеет с каждой секундой, дыхание учащается, но сердце будто наоборот замедляет ход. Мыслям нет места в моей голове — одно сплошное ошеломление, приправленное едким разочарованием.
Егор и Крис — они знакомы.
Мне хватило одного взгляда на подругу, чтобы понять, какое она испытывает облегчение от снятия маски дружбы.
Я знаю разницу, видела, и удивление точно выглядит не так. Таким блеском в глазах горит только победа.
Уйди, Лина, прошу тебя, уйди…
Но я не могу, хотя слышу, как упорнее разум призывает отреагировать.
Поражённая, раздавленная и униженная могу только стоять и смотреть на то, как рушится ещё одна часть моей жизни. А ещё меня точно держат прикованной к месту глаза Кая.
Словно говорят: «Хотела? Ну что ж, получи»
Отвечают на каждый мой брошенный вызов. Каждое его движение рук по телу другой, языка, мелькающего в их жарком, томительном поцелуе, как сжимает пальцами до белых пятен скулы Кристины — это всё до единого адресовано мне.
А затем у Крис с губ срывается стон.
Я дёргаюсь назад, резко, чувствуя как вжатый ноготь в столешницу больно ударяется о поверхность. Стискиваю зубы, чтобы не шикнуть, хотя невероятно хочется зажмуриться и заскулить. Но вместо этого я наконец оживаю, осознавая, что каждая новая секунда ступора доказывает Кайманову, как мне больно.
Ублюдок…
А мне надо срочно отсюда выбираться.
Сжимая пальцы в кулак, мысленно собираюсь. Мечу взгляд по сторонам, пытаясь понять, куда мне деваться. Чем громче звуки, тем сильнее заливаюсь краской и паникую. Выход в сад…
Первые шаги совсем нерешительные, странное ощущение, но даже уходя — проигрываю только я. Бегу, как всегда. Но это сейчас не имеет значения. Спешу к двери, но перед ней замираю. Один взгляд на Кая — он улыбается, его глаза обещают: это только начало.
Вылетаю на улицу, как ошпаренная. Пытаюсь перевести дыхание, но воздух слишком тёплый. Его недостаточно, чтоб отдышаться, успокоиться и остыть.
А ещё мне совсем некуда идти.
Совсем.
Вот так просто Егор лишил меня дома. Даже моё место у пруда не кажется сейчас надёжным и уединенным — я на виду. Я же хочу испариться. Ноги несут меня сами, просто иду, а когда дохожу до дорожки, ведущей к воротам, осознаю, что просто так мне не выйти. Наверняка, Егор дал наказания меня не выпускать, и я не уверена, что на этот раз пройдёт номер с угрозой. Останавливаюсь посередине и оглядываюсь по сторонам, дыхание всё учащёней, что в груди начинает давить. Поворачиваюсь обратно и снова тупик, передо мной только входная дверь.
И тут мне хочется засмеяться. Дико так и истошно. Понимаю, это нервное, а ещё от отчаяния и грёбанного понимания, что я загнана в клетку.
Перед глазами всплывает образ голой спины Кайманова. Его птичка в клетке. Оказывается, до сегодняшнего дня я ещё ничего не знала о том, что означали прутья, врезающиеся в крылья. Теперь знаю.
Бессознательно трясу головой. Ни черта. Ни черта, я так просто не сдамся. Не дам уничтожить себя. Не сломаюсь. И в дом я точно сейчас не вернусь.
Продолжаю перебирать в голове, куда мне податься, уже обдумывая углубиться в лесок на той стороне пруда и просто гулять, когда внезапно мой взгляд останавливается на воротах гаража. В него целых три входа. Один напрямик из дома, второй с торцевой части особняка. Даже если кто увидит, куда я пошла, никто не догадается, что в дом я так и не зашла. Оглянувшись, направляюсь к углу дома и, пытаясь, особо не привлекать ничьего внимания, захожу внутрь и осматриваю помещение. Свет не включаю, хотя здесь и довольно темно, но машину, которая мне нужна, нахожу сразы. Это старенький хэтчбек мамы, который у неё был ещё до того, как она вышла замуж за Эдуарда и единственное, что взяла с собой из прошлой жизни. Кайманов на удивление даже не сопротивлялся, бросив пару шуток, что мне будет на чём учится водить.
Машина далеко не ужасная, хотя и рядом не стоит с иномарками Каймановых, просто не современной модели. Но мне сейчас от неё большего и не надо. Задние стёкла тонированы, а значит, чтоб меня заметить, нужно знать точно, где искать. Тем более, я специально делаю круг, почти доходя до входа в дом, на который бросаю особый взгляд, словно то самое, от чего сбежала, прямо сейчас происходит прямо за ней. Конечно, это уже предрассудки, но я всё равно держусь от неё на более менее приличном расстрелянии. Тут главное засветиться на камеры, а затем, избегая их, проскользнуть до хэтчбека и забраться на заднее сидение.
