— Мам, пошли к елке! — машет руками сынишка, показывая на большую искусственную конусообразную конструкцию. Уже вечереет, и на ели вспыхивают огни, голубые и красные. Мне неудобно. На раскорячку, еле переступая ногами, ползу в сторону елки. Завтра будет болеть жестко все, от пят до поясницы, но я иду… Потому, что праздник, елка, новый год. Моя улыбка похожа на оскал. Запнувшись, падаю на одно колено, цедя сквозь зубы матерным. Олег, было, дернулся в мою сторону, но поймав предостерегающий взгляд, тормознул. Не нужна мне его помощь! Сдохну, но дойду сама, не развалюсь…
Свист. Хлопушки бахают, шарахая по моим нервам дробью. Запрокинув голову, смотрю на елочку. Я — скала. Я — монолит. Памятник самой себе. Втягиваю ноздрями холодный воздух.
Какие-то идиоты решили сделать хоровод вокруг, цепляя одного за другим из стоящих рядом с новогодним символом. Господи, дай мне сил! — просто держусь за мужика и меня тянут в ту сторону, орущие: «Маленькой йолочке холодно зимой…». Надо было закатиться ближе к «дереву», пусть бы они мотали круги вокруг меня, но уже поздно жалеть. Где-то в этой цепи Олег и Мишка. Я не могу засечь их в круговерти. Возможно, они в параллели, между нами ель. Чувствую, еще немного и стошнит от бешеной карусели, только ускоряющейся с каждым оборотом.
— Правда, было весело? — сын притомился и, откинув голову на спинку сидения, зевал, прижимая к себе плюшевого медведя — подарка от Дедушки Мороза со стороны отца. Киваю в зеркало его отражению. Я отмучилась, скоро будем дома. Заберусь в горячую ванну с пеной и распарю свои бедные ноженьки, пока Миша распечатывает подарки, подкинутые под елку… Якобы, Мороз приходил, пока нас не было дома.
Я даже представила этот опрос: «Как вы встретили Новый год?». Отлично! В ванне отмокала и была счастлива… Счастье прячется в мелочах. Сын доволен. Миша уснул, не дожидаясь курантов. После водных процедур, завернувшись в халат, переключаю каналы с бокалом глинтвейна, который согревает мне душу. Приблудный кот, сожрав весь сервелат с тарелки, позволяет себя гладить. Хорошо как! Полтора мужика в доме, а больше мне и не надо…
— Вась, двигайся, жирная скотина, — отбиваю себе законное место лежанки на диване и подтягиваю плед. Не хочу идти в спальню, здесь хорошо. Васька наглеет и подкатывается под живот, тарахтя как трактор, и когтями вытаскивает зацепки в пледе, делая мне массаж печеночной зоны.
Сквозь накатывающуюся дрему, слышу настойчивое пиликанье мобильника. Приоткрыв один глаз, выжидаю, что наглый нарушитель спокойствия успокоится. На пятой попытке сдалась.
— Але? — мое ленивое.
— Спишь, Симметрия?
— Лютый, я сплю. Что хотел? — где-то шевельнулось чувство женского удовлетворения, что обо мне кто-то вспомнил. Поздравления от сотрудников моей фирмы — открыточки в социальных сетях — не в счет.
— Пусти меня, а? — теперь слышу два коротких стука в дверь.
— Ты пьяный, что ли? — дергаюсь, резко поднимаюсь, спугнув Ваську, который просто выпал на пол, не успев зацепиться. Лишь дикие и обиженные глаза сверкают: «Вот, ты какой человек, Даша?».
— Пока трезвый. Если хочешь, напьюсь с тобой… Откроешь, Даш? Я еды привез из ресторана…
Ловлю округленный взгляд желтых жадных Васькиных глаз: «Хороший же мужик! Давай, мать, пустим…», — облизнулся и высунул любопытную морду в сторону прихожей.
Еле передвигая ногами, иду к входной двери. Сложная дилемма. Лютый заявился чисто по-дружески, да? Будут поползновения или нет? Зачем пришел? Неужели больше провести Новогоднюю ночь не с кем?
Щелкнув замком, во входном проеме вижу вполне адекватного Стаса Лютовского. Пальто распахнуто и там обычная водолазка под горло и джинсы. В одной руке бутылка шампанского, в другой большой бумажный пакет из которого вкусно пахнет.
— Проходи, — отступаю внутрь, обхватив себя руками.
34
Едва Лютовский перешагнул порог, я оказалась прижатой к стене. Вдавленной. Распластанной. В капкане железных объятий и умопомрачительного запаха мужского парфюма в купе со звериным желанием. Стас горел, сжигая любое сопротивление.
— Дашка-а-а-а! — прохрипел мне ночной визитер и полез холодными руками стаскивать с меня трусы.
«От новогодних подарков не отказываются» — почему-то решила я и позволила ему все. Утыкаясь в рабочую курточку бывшего мужа, которая какого-то хрена выжила и висела до этого неприметной мешковиной, я скулила, переходя на вой. Лютый работал отбойным молотком, забивая в меня поршень до отказа, подкидывая мое извивающееся тело вверх. Я цеплялась за вещи на вешалке, в каком-то бреду, ища точку опоры. Бедная серая куртка Олега, с оторванной петлей… Шипение Лютого переплеталось с моим именем и матом:
— Моя! Ты — моя, Симметрия. Запомни, бл@дь! На носу заруби! Увижу с кем-то, убью, сука! — кончая Стас дергался, будто его электрошокером долбануло на двести двадцать.
Потом была ванна, затем кухонный стол… Загнул меня в коридоре, не давая отползти на карачках, ибо ноги уже не держали. Периодически я приходила в сознание и просила быть потише, чтобы сына не разбудить…
— С Новым годом, Дашка! — он больно сжал мою грудь, и я забилась в своем салюте, кажется, четвертом.
— Больше не могу, — распласталась сверху на широкой груди, дыша загнанной лошадью.
Мы лежали на полу, поверх кинутого пледа, совершенно голые и бесстыжие, пьяные от трехчасового марафона сплошной камасутры.
— Если накормишь, женюсь на тебе, — потерся не упавшим органом и тут уже сматерилась я.
Сжать ноги получилось не сразу. Заездил так, что в промежности словно скипидаром плеснули. Охая столетней старушкой и держась за поясницу, поискала глазами свой халат. Тело ломило нещадно, будто меня били, возможно, ногами.
Мой тепленький махровый друг нашелся под сдвинутым наперекосяк кухонным столом. Стас же заморачиваться не стал и завернулся в плед на древнеримский манер и Цезарем прошагал, заняв стул ближе к окну.
Пригодился его ресторанский набор и мое оливье. Ели жадно, посматривая друг на друга, и молча. Достала бокалы. Разлили вино. Я пыталась пригладить руками растрепавшиеся волосы и тоскливо посматривала в сторону ванны. Хотелось отмыться и забыться в беспробудном сне.
— Я не шутил, лапочка, теперь ты — моя женщина, — наевшись, Лютый откинулся на спинку стула и чмокнул языком по зубам.
— Друг мой, а ты не прифигел? Время неплохо провели и…
— Лютый, свободен? — мужчина напротив переменился в лице. — Не беси меня, женщина! Плохо вые..л?
— Можешь не выражаться, как последний биндюжник? — фыркнула, прекрасно понимая, что играю с огнем.
— Я же к тебе со всей душой. Что тебе еще нужно? Что-о-о? — сжал кулаки, покраснев как рак.
— Не ори! Не дома! — шикнула на него. — Я подумаю об этом завтра… Или послезавтра, — решаю сделать передышку. Так ведь и знала! Подпустишь Лютого к телу и вцепится бульдогом, пока не обглодает до костей.
— Люблю тебя, дура! Другую бы давно под себя подмял и ходила бы шелковой, да на все согласной…
— Но тебе, Стас, такая шелковая не нужна. Подавай тельняшку из крапивы, — почему-то стало грустно, что Лютый теперь точно — мое проклятье. Учудил Дед Мороз с подарочком, послал претензионного любовника. А можно поменять? Есть же где-то нормальные мужики?
И тут меня озарило! Прямо снизошло то, в чем я боялась себе признаться. Олег Титов был идеальным мужем — тихим, послушным тапочком. Не гундел лишний раз, мозги не выносил. Скажешь — сделает. Если ты в хорошем настроении, то перекрестится. Мне ведь этого хочется? Чтобы от одного взгляда знал свое место, — усмехнулась своим мыслям и отпила еще вина. Только меня не берут градусы. Под взглядом темных глаз трезвею тут же, не отходя от стола…
— Я устала. Спать хочу, — начинаю жалобную, и тянусь за соленым огурчиком.
— Ладно. Если мне сегодня не рады… А хочешь на Мальдивы? На Карибские острова, хочешь? Ты только скажи, хоть завтра полетим.
— Лети домой, Лютый. Я же сказала, что подумаю! — хрустю огурчиком, впадая в тихое бешенство.
