сейчас. Рельеф литых мышцы чуть выше пояса угадывался под моими пальцами даже сквозь тонкий хлопок, стоило мне проснуться, осознать реальность, а затем попробовать аккуратно приподняться и отодвинуться, чтобы его не разбудить.
Телефон к этому моменту вибрировать перестал.
Хотя это не помешало его всё-таки обнаружить…
Гаджет покоился по другую сторону от меня около бока господина прокурора. Как заметила, так и замерла в напряжении, пока горло сжимал неприязненный спазм.
На ещё не погасшем экране пропущенным светилось: «Женя». Сперва не разобрала верно, показалось «Жена»!
Хорошо, всего лишь показалось…
Тут же отругала себя за подобные мысли и ощущения. Правда, с души всё равно словно камень свалился. Насчёт того, что я во сне неосознанно сложила на мужчину и руки и ноги, я себя тоже успокоила.
С кем не бывает? Я же не нарочно. Пусть я в себе прежде подобных наклонностей и не замечала.
Зато очень даже заметила кое-что другое!
Едва вновь попробовала приподняться. То, на что я обратила бы внимание намного раньше, если б разум не был занят всякой ерундой по поводу того, кто же в такую рань там звонит. Не заметить и не ощутить внутренней сторона бедра довольно внушительного размера мужскую анатомическую особенность в принципе сложно. Особенно, если учесть, что эта особенность с каждым уходящим мгновением становилась лишь твёрже и упиралась в меня всё явнее.
Как попробовала, так и улеглась обратно!
Прикрывая все свои новые открытия относительно Романа Владимировича снова своим же бедром.
Как это помогло?
Никак!
Все былые ощущения подло сконцентрировались там же, на одном единственном, что теперь никак не выходило из головы.
А ещё…
— Если будешь продолжать так же ёрзать, у меня ещё и не так встанет, — послышалось чужое хриплое ото сна.
Или не ото сна?
А может это меня саму так пробрало от одного звука его голоса. Спазмом отразилось где-то в районе солнечного сплетения, после чего расползлось тёплой волной по всему телу до самых кончиков пальцев, пробуждая желание прижаться к нему ещё ближе и плотнее, лишь бы почувствовать глубже.
Ох, совсем не майку с шортами для сна надевать надо было…
И чем я только думала?
Понятно, что ничем!
Особенно, если вспомнить ещё и о том, что никакого наличия нижнего белья моя ультракороткая “пижама” не предусматривала. Чёрт его знает, куда оно самым загадочным образом подевалось, этот фрагмент моей памяти воспроизводиться наотрез отказывался.
— И вам доброе утро, — смутилась.
Собственной реакции в первую очередь. Мысленные уговоры о том, что мы вроде как взрослые люди, и по сути не происходит ничего такого, из-за чего стоило бы действительно волноваться, — совершенно не помогали.
Очень уж…
Волнительно.
Даже приподнять и немножечко задрать голову выше, чтоб взглянуть в глаза цвета закалённой стали. Тем более, что подлое воображение моментально подсунуло всё то, что может быть дальше. Например, как широкая тёплая ладонь господина прокурора спустится с моего плеча намного ниже, а затем сожмёт крепче, заставит прогнуться в спине глубже, поймать обжигающее дыхание, смешать со своим, утонуть в этих умопомрачительных ощущениях и отдаться им полностью…
— И тебе, — улыбнулся мужчина.
То ли поправил моё обращение. То ли просто сказал в ответ. Не важно. Пусть продолжает мне улыбаться снова и снова. И дальше не отпускает. Сам тоже пусть не уходит. Именно в этот момент я ощутила данную потребность до того остро и чётко, что всё иное перестало иметь значение.
— Ты рано проснулась, — заметил он.
— Не я одна, — отозвалась негромко.
Его пальцы на моём плече на мгновение и в самом деле сжались крепче. Разжались. Сместились чуть ниже, зацепив и без того давно сползающую лямку майки. Не знаю, нарочно ли или преднамеренно. И не имею ни малейшего понятия о том, о чём Роман Владимирович думал в данную секунду, но чем дольше я не отводила взгляд, тем тяжелее ощущалось и то, как он сам на меня смотрел. Никак иначе не касался. И всё равно будто микроразряды тока расходились по моим венам от одного этого его взора.
Так не бывает…
Или я схожу с ума?
Представляю себе намного больше, чем уже есть. И кажется, что тишина — гораздо громче слов. В ней нет ничего, кроме нас двоих. Наедине. И никого, ради кого пришлось бы притворяться или же молчать, делать то, что вынужденно, а не по своему желанию. Всё будет лишь так, как мы сами того откровенно хотим.
Что он сделает?
Что сделаю я?
Там, где дышит истина…
И мы — двое, так и не отодвинувшиеся друг от друга.
Хватит ли мне смелости?
Поддаться тому пробудившемуся порыву, в котором безумно хочется дотянуться ладонью выше, тронуть слегка колючую небритую щёку, самой податься навстречу, чтобы наконец узнать всё то, о чём предполагала несколько часов назад, когда он вот так же смотрел, будоража мой разум.
Не хватило.
Зато нашлась с другим:
— Приготовлю завтрак, — произнесла совсем тихо, абсолютно не уверенная в том, найдутся ли во мне силы хотя бы подняться и разорвать всё то, что я сейчас ощущала. — Хочешь?
Мужчина шумно выдохнул.
— Хочу… — подтвердил, а через короткую паузу, за которую его ладонь вновь сжалась на моём плече, добавил с усмешкой: — Но ты бы лучше не задавала мне сейчас вопросы в такой интерпретации. Для твоего же блага.
Втянул в себя воздух не менее шумно. Мне самой и вовсе стало проблематично дышать. И жутко тесной вдруг показалась майка, что сдавливала грудь. Почти возненавидела её, желая чтоб она как и моё нижнее бельё, сгинула в неизвестном направлении. Разумеется, то осталось лишь при мне. Как и сама майка.
Но если так будет и дальше, я за себя вообще не отвечаю!
— Тогда пойду, приготовлю, — кивнула, вопреки внутренним противоречиям, сделав вид, что упустила последнюю часть его речи.
— Иди, — согласился и он.
Но не отпустил. По крайней мере, не так сразу. А на моём плече будто невидимый узор ожоговый остался отпечатком едва осязаемого прикосновения его пальцев, пока те вели сверху-вниз и обратно, прежде чем исчезнуть.
И да, пошла!
Сползла с постели, совершив немыслимый героический подвиг. О нём и размышляла, когда шла к двери, перед которой в итоге затормозила, схватившись за ручку. Не открыла. Зато вздрогнула от неожиданности, когда сомкнутая в кулак рука поднявшегося следом мужчины легла на полотно, преграждая дальнейший путь,
