— Что я тебе сделала, что ты меня хотел задеть? — хрипло, задавив в себе порыв кашля, спросила я и шагнула еще к мужу.
— Ты… — Альберт первый не выдержал зрительной дуэли и отвёл глаза. Прикусил нижнюю губы. — Ты… ничего… ничего, Лер, ты не сделала. Ты видела, что мы превращаемся в унылые тени себя прежних и ещё больше этому потворствовала. Ты хотела уютное гнёздышко и меня отожравшегося на твоей стряпне. А большего ты не хотела…
— И за это ты меня казнил? — я прикрыла глаза, сдерживая слезы. Он меня на самом деле казнил, распял просто. Предал все, что было ценно для нас обоих. Он каждым словом словно по кусочку с меня кожу спускал. И ему не было жаль…
Альберт молчал. Он не понимал меня, а я не понимала его. И любое оправдание сейчас для меня звучало бы просто унизительно. Я потерла запястьем лоб и тяжело выдохнула:
— Я собрала тебе вещи. Уезжай…
Словно парализованная и на негнущихся ногах я прошла в спальню. Закрыла дверь и упала на постель, которая помнила нас с Альбертом другими. Не такими как сейчас полностью в ранах кровящих, а другими. Счастливыми, нетерпеливыми, усталыми…
Я помнила нас с Альбертом другими.
Когда у нас родился Макс…
Это было сродни чуду. И я верила, что после такого, после всего, что мы прошли ради этого ребенка, у нас точно все будет.
И Альберт был рад сыну. Он ждал меня в палате и долго рассматривал розовый комочек, который первые дни даже не капризничал. А когда я переодевала малыша, муж стоял за плечом и только выдыхал с растерянностью в голосе:
— Лер, а чего он такой крохотный? А почему он таком молчаливый?
Мне бы хотелось сейчас вернуться туда и ещё раз взглянуть на нас с мужем. Хоть на мгновение, на секунду…
Но я лежала в пустой постели. Обнимала себя руками. Боялась признаться самой себе, что мне будет безумно тяжело без него.
А потом хлопнула входная дверь.
Глава 26
Ночь я провела в каком-то непонятном состоянии то ли сна, то ли бреда. Мне казалось, что у меня земля постоянно уходила из-под ног, и я никак не могла повлиять на ее движение.
Альберт поступил со мной ужасно. Настолько, что все тёплое к нему постепенно растворялось и превращалось в пепел старого некрополя.
Слёзы так сильно пропитали подушку, что я рискнула совершить преступление и забрала подушку с той, другой, стороны кровати. Просто потому что могла это сделать. Но мой поступок обернулся чередой из воспоминаний связанных с запахом родного человека.
Одиннадцать лет это много. Для меня лично это была треть жизни, причём очень неплохая треть. Она была наполнена и чём-то грустным, и чем-то особенно родным и знакомым, таким, что вызывало сладкую тянущую дрожь в солнечном сплетении. Поэтому я и металась из стороны в сторону, не в силах справиться с этими противоположными чувствами.
Я понимала головой, что нельзя допускать даже мысли, что в семье могло все стать как прежде, потому что так уже не будет, но маленькая растерянная Лера шептала, что мне надо попробовать. Хотя бы просто представить. Но я не могла.
Я честно пыталась, и старания мои разбивались о стену из обиды. Причём у Альберта как таковой вины не было, он не считал, что приговаривал меня к аду, он не считал, что делал мне больнее чем все остальные. Он думал, что так только лучше сделает, поиграет со мной, но какие-то жестокие у него игры.
Утром я не могла встать с постели, потому что просто не было сил. Закрытая с ночи дверь так и осталась запертой, поэтому я прислушивалась к тишине, в которой мне чудился громкий смех мужа со слегка с хрипловатыми нотками, визги Макса, мое надрывное, что я просто хочу побыть в тишине, и совсем очаровательное сына, что он больше не будет, только сейчас папу пощекочет.
Я перевернулась на бок и уставилась на пустую сторону кровати. Столько ночей провела одна, но одиночество ощутила именно сейчас. Горькое, ледяное совсем душащееся своей тоской.
Спустя пятнадцать минут я напомнила себе, что надо встать и собраться в больницу.
Боль от близящегося расставания и страх за своего ребёнка тесно переплелись и я не понимала от чего меня люто трясло в душе, словно не под горячей водой стояла, а в прорубь ныряла.
Я ничего не ела и не пила. Просто прошлась по квартире, которая теперь мне казалась ужасно большой. А потом я натянув пуховик, шапку и ботинки застыла в коридоре перед большим в пол зеркалом. Из отражения на меня глядела усталая женщина с посеревшей кожей и тусклыми глазами. Тяжело вздохнув, я открыла входную дверь и столкнулась нос к носу со свекровью.
— Отсыпаешься стерва! — рявкнула на весь этаж Наира Львовна и упёрла руки в бока. Я закатила глаза по привычке, но снова не увидела свой мозг.
— И вам доброе утро, Наира Львовна, — сказала я с выдохом и звякнула ключами.
— Посмотрите, она ещё глаза закатывать будет! — всплеснула руками свекровь и шагнула на меня. Но я застыла как скала и не собиралась и на дюйм двинуться в сторону, чтобы пропустить в квартиру мать Альберта.
— Что вам нужно и почему вы не спите в такую рань? — спросила я холодно, делая шаг в сторону и заступая свекрови дорогу.
— А тебе хорошо спалось после того как выгнала моего сына из дома? Тебе совесть не мешала спать в квартире, которую он своим потом и кровью зарабатывал? — напустилась на меня свекровь, не обращая внимания, что совсем неуместно себя вела на людях, могли ведь соседи услышать. Но Наира Львовна и в обычное то время не отличалась хорошим воспитанием, а в порыве гнева…
— Если что квартиру Альберт явно не потом и не кровью зарабатывал… И чтобы вы не забывали, я в это время не стояла в стороне, а пахала как проклятая, — заметила я сухо и все же вышла за порог, хлопнула входной дверью почти как крышкой гроба и провернула ключ в замке.
— Ой вы посмотрите на неё труженицу. Пахала она! Только и знала, что со своими девками похихикивать. Что ты там работала? Вот на завод хоть раз вышла бы, вот тогда бы поняла, что такое работа! — бесилась свекровь, не зная, как ещё меня задеть, поэтому использовала свои любимые приёмы: обесценивание.
— Я все же больше по красоте, — оскалилась я и получила болезненный тычок в плечо. — Наира Львовна, вы забываетесь.
Мой голос был ровным, но я все равно нарочито болезненно скривила лицо и потерла место куда вписался палец свекрови.
— Это ты забылась кто тебя из нищеты вытащил! — снова замахнулась свекровь, желая опять в меня ткнуть пальцем, но я перехватила запястье и сжала его. — Ах ты мелкая дрянь! Ещё руку на меня поднимать будешь? Вот Альберт тебя разбаловал. Вот он конечно не уследил, когда ты превратилась в гадину.
— Ваш Альберт… — начала я запальчиво, мечтая как выдать про то, что он даже за своими штанами уследить не может, куда уж до меня, но вовремя осеклась. Раз муж ночевал у матери, вот пусть сам и рассказывает почему именно так произошло. Я ему облегчать этот щепетильный разговор не собиралась. — Он все уследил, только ему воспитания от вас не хватило, чтобы не вести себя как последний засранец.
Я отпустила руку свекрови и шагнула в сторону, к лифтам.
— На себя посмотри, голубая кровь! — насмешливо выдала свекровь. — Ни кожи, ни рожи, а все пытается прыгнуть выше головы. Все Альбертом крутит. Мне вот позвонили и рассказали, как ты себя отвратительно вела у друзей!
— Опять мать Насти сплетни разносит? — вяло уточнила я и нажала на кнопку лифта.
— Так что ты не обольщайся! — замахнулась снова рукой свекровь, и я прикрыла слезящиеся глаза. — Я все знаю. И про платье проституточное и про то, как мужа Насти увести пыталась! У самой не вышло, так подружку свою привлекла.
— Ну Настя же свою подружку собралась замуж ц Альберта выдать, так вот и я стараюсь ради дружбы, — отозвалась я, заходя в лифт и выдыхая, потому что провести еще несколько минут с Наирой Львовной было выше моих сил.
— Ну ты и дрянь!
— Прекратите меня уже оскорблять, — сказала я, нажимая на кнопку первого этажа.
