другой несутся машины — так это о том, что я, в общем-то, даже не против, если водитель одной из них, не справившись с управлением, влетит нам в лоб. Потому что все лучшее в моей жизни уже случилось. Да и повидала я многое, несмотря на свои двадцать шесть. И в странах многих побывала, и людей разных встречала, и жизни хлебнула так, что теперь меня ей тошнит. Одно только не успела.
— Миш, останови, пожалуйста.
— До дома не потерпишь? Мы уже на подъезде.
И правда — понимаю я, обводя взглядом нависающий со всех сторон лес.
— Останови.
Шурша шинами, джип Михи съезжает на узкую полосу грунтовки. Секундой спустя глохнет мотор.
— Ну? Чего сидишь? Беги. И смотри, чтоб комары не покусали. Дал бы репеллент, так закончился. — Стрельников, перегнувшись, достает из бардачка флакончик и демонстративно несколько раз жмет на клапан. Тот с шипением выпускает воздух, и на этом все.
— Мне не нужно в туалет, Миш, — ловлю его в плен своего взгляда. Глаза Стрельникова недоуменно округляются, дескать, а что тогда тебе нужно, женщина. Но по мере того, как я на него смотрю, этот вопрос уходит, уступая место недоверчивому пониманию.
— Кэт… — облизывает он губы и шумно сглатывает.
— Давай, Миш. Просто трахни меня…
— Здесь, что ли? — хмыкает он.
— А что не так? Природа, романтика, — растягиваю губы в безумной улыбке. — Да и шансы напороться на кого-нибудь минимальны, так что?
Демонстративно медленно завожу руки за спину, расстегиваю единственную пуговичку. Стягиваю через голову топ. Я думала, что после Реутова никогда ни с кем не смогу. А сейчас слышу шумное дыхание красивого молодого мужчины, и даже какой-никакой азарт появляется. Хоть кому-то я нравлюсь, да?
Белоснежный шелк летит в сторону. Остаюсь лишь в прозрачном бюстике, не скрывающем мои сжавшиеся соски.
— Юбку лучше просто задрать? Как думаешь?
Извиваясь, подтягиваю юбку к талии. Миша отмирает. Тянет ко мне горячие руки, ведет по ногам к промежности и, раздирая капрон, погружает в меня сразу два пальца.
Кэт
Я не знаю, как это случилось со мной. Вот правда. Я же никогда в общем-то не питала иллюзий относительно этого мира. Очень рано повзрослев из-за своих гениальных мозгов, к своим девятнадцати я выкристаллизовалась в довольно циничную личность. В этом юном возрасте я уже повидала немало — крах стартапов, из-за которых вчерашние лучшие друзья разсирались в хлам. Воровство чужих идей, продажную любовь эскортниц средней руки, охотящихся на перспективных айтишников. Подставы с целью спасти свою шкуру, всяческую несправедливость, эйфорию от успешно проделанной работы и следующее за ней выгорание, которое неизбежно влекло за собой гулянки с дорогами, разбитыми кредиткой на стеклянном столе. Вот почему во мне так отзываются слова Валеева о жизни, которую мы не можем переварить. Мне очень близки его суждения. Если исходить из концепции, что жизнь равна плотности ощущений на единицу времени, то к моменту той самой аварии я, может, прожила даже не одну… И тем удивительнее, да, как же так по итогу случилось. Как я не поняла, к чему все движется? Почему так слепо поверила мужу? С моим жизненным опытом, а? Какого хрена решила, что именно Реутов — моя судьба? Почему во мне вдруг взыграла эта идиотская мысль о всепобеждающей, жертвенной, блядь, любви? Почему моя вера была такой фанатичной? А любовь настолько слепой?
Теперь, когда во мне толкаются пальцы едва знакомого мужика, события моей прошлой жизни уже не кажутся такими уж предопределенными. Ни хрена это не судьба, боже-е-е… Все вполне могло пойти по другому сценарию. И тот факт, что я сама выбрала свою дорогу, что сама во всем виновата, надо просто принять, как бы это ни было сложно.
— Ч-черт, Кэт… Тесно так…
Потому что жизнь — это выбор. Плохой или хороший, правильный или нет, но все-таки выбор. Да, есть обстоятельства, на которые мы повлиять не в силах, однако в большинстве случаев человек действительно сам определяет свое будущее, но не всегда готов это признать, ведь признание означает принятие ответственности за свое решение.
Мой выбор сейчас — ни к чему не обязывающий секс на пыльной обочине. Да, может, потом я о нем пожалею, или же нет… Но по-другому я просто не выживу. Мне нужна эта затуманивающая мозг, подчиняющая себе похоть в чужих глазах, чтобы почувствовать себя лучше.
Пальцы Стрельникова опускают под грудь кружево лифчика и осторожно, едва касаясь, очерчивают соски. Наклоняюсь к его губам. Жалю поцелуем, прикусываю губу в надежде, что он поймет и все сделает правильно.
— Ауч!
— Не нежничай, — ухмыляюсь я. Осталось только добавить «Сделай мне больно», как в той древней юмореске.
Приподнимаюсь на коленях, насколько позволяет высота машины. Соски аккурат над его губами. Веду рукой по груди под Мишкиным пьяным взглядом, с силой выкручиваю. В глазах Стрельникова мелькает безумие. Дыхание вырывается из легких со свистом. Руки ходят ходуном, сплющивая мои скромные единички.
— Давай назад пересядем, — хрипит он.
— Ну, давай.
Выхожу первой. Он за мной. Под ногами шуршит гравий, над головой жужжит шмель и трещат цикады. Дело близится к ночи. И здесь, на природе, жара не так душит, как в городе.
Открываю заднюю дверь. Забираюсь на диван коленями, соскальзываю ладонями дальше, приглашающе выгибая спину. Миша шумно сглатывает. Могу только догадываться, какой вид открывается его глазам, но судя по реакции — он в восторге. Зазывно качаю бедрами туда-сюда. Еще одно заблуждение — я думала, что разовый секс — это всегда неловко. Но нет. Ничего похожего я не испытываю. Мне просто плевать. Плевать, нравится ему или нет. Плевать, что он обо мне подумает. И на него самого пле-вать.
Твердые пальцы проходятся по мокрым набухшим складкам. Какая же все-таки удивительная штука — наше тело. На базовом уровне мы все те же доисторические животные. Наши инстинкты прикрыты лишь тонким слоем цивилизованности, который — только дунь — слетит. И ни стыда, ни совести, ни сожаления… Лишь потребность.
— Да, да, да… Давай уже, Миш!
Шуршит фольга, звонко шлепает латекс. Одной рукой Стрельников подтягивает меня к себе, другой упирается в стойку, толкается и… Я ору:
— Ай, блядь… Ай-ай-ай… А-а-а-а…
Смешно. Но на первых порах Миха думает, что я воплю от страсти.
— Спина-а-а-а. Стой! А-а-а-а…
А на самом деле дает о себе знать моя межпозвоночная грыжа. У меня истерика. Разве может случиться что-то абсурднее?
— Кэт… — хрипит Миша. — Что такое, Кэт? Тебе плохо?
— Спина. Грыжа… Прихватила.
Слава тебе господи, ему хватает
